Это предложение привело Лу в восторг — ничего лучшего новый любовник сделать для нее не мог. Ее возвращение к прежней вольной жизни было восхитительно — она увлеклась Паулем Бьерре, который был лет на десять ее моложе, психоанализом, который только недавно вылез из пеленок, и Зигмундом Фрейдом, который обещал стать вечно знаменитым.
Правда, приезд Лу в Веймар был изрядно омрачен неожиданным для нее торжественным приемом, оказанным на открытии конгресса ее вечному недругу Элизабет Ницше. Озабоченная своими личными проблемами, Лу как-то выпустила из виду, что Веймар стал опять культурным центром Германии в значительной степени благодаря процветанию там Архива Фридриха Ницще. Поэтому она вздрогнула от обиды, когда Элизабет, вошедшую в зал в сопровождении другого ее недруга, лощеного франта графа Гарри Кесслера, почтительно встретил сам распорядитель конгресса и усадил в оставленный для почетных гостей первый ряд. Пока они шли по проходу, Гарри наклонился к Элизабет и что-то шепнул ей на ухо. Она обернулась к залу, и луч света отразился в ее косом глазе, направленном на Лу. Элизабет приятно было видеть, что Лу, главный вдохновитель творчества Фридриха, затерялась где-то в четвертом ряду, никому здесь неизвестная и непризнанная.
Однако все остальное прошло отлично. В перерыве Пауль, как и обещал, представил ее Фрейду. А дальше все пошло как по маслу — великий врачеватель женщин Зигмунд Фрейд, как любой другой мужчина, не смог устоять против чар неотразимой Лу Саломе. Он пригласил ее приехать к нему в Вену, чтобы из первых рук получить уроки психоанализа. Лу была очарована Фрейдом не меньше, чем он ею. Она была готова отправиться к нему в Вену хоть завтра, но перед нею возникла новая мучительная проблема, которую нужно было решать неотложно. Это был вопрос жизни и смерти.
Правда, вопрос жизни и смерти не ее, а поэта Райнера Мария Рильке. Но она несла ответственность за его судьбу, добровольно взвалив на себя эту ответственность пятнадцать лет назад, когда подобрала его, совсем юного несмышленыша, и сделала своим рабом на всю жизнь.
Прошли годы с тех пор, как Лу его бросила посреди дороги — да-да, именно бросила — внезапно, без предупреждения, одним взмахом руки, как слепого котенка, поскольку всегда считала, что бросать нужно с размаху, не мямлить, не тянуть резину, а решительно и бесповоротно. Лу договорилась об этом еще с Фридрихом, тогда, в Таутенбурге, и они прекрасно сформулировали это решение: «Падающего толкни». Теперь эти слова приписывают только Фридриху — кто-то возмущается, кто-то восхищается, но только Фридрихом, а о ней забыли. Но она им еще напомнит о себе, еще посмеется над теми, кто возмущается, и над теми, кто восхищается.
