«Странная пара. Она — волевая с мужскими чертами, он — гораздо более женственный, особенно когда говорит, — голос его напоминает голос обиженной судьбой девушки».
Рильке рассказал, как он, рожденный и воспитанный в Праге, в немецкой семье, запрещавшей ему знание чешского языка, пришел к особой любви к славянским наречиям.
— Все началось с того, — тонким голоском произнес Райнер, — что я с подругой отправился в Москву. Поехал как спутник, ничего от этой поездки не ожидая. Окна нашей комнаты в гостинице выходили прямо на кремлевскую площадь, можно было видеть часовню, убранство которой отливало серебром, и свечи там горели денно и нощно. Туда непрерывно стекались люди, становились на колени и молились. И я, бездомный с детства, вдруг почувствовал, что вернулся домой. На следующий год я опять отправился в Россию, на этот раз путешествовал по ее великой реке Волге, желая еще раз подтвердить чувство родства с этой страной и ее культурой.
Граф Гарри отнесся бы с бо́льшим доверием к рассказу Рильке, если бы не знал имени подруги, которую он сопровождал в поездке по России. А была это та самая женщина, которую Гарри люто невзлюбил много лет назад, женщина, утверждающая, что она и есть Заратустра, источник всей идеологии Ницше, создательница всех его теорий и автор афоризмов, неотразимая Лу Андреас фон Саломе.
Невысокий молодой еврей был хорош собой. Совсем молодой, не старше Райнера. У него были яркие еврейские глаза и чувственный еврейский рот. Но на удивление он не проявил ни капли чувственного интереса к Лу. Это было необычно и обидно. Неужели она для него стара? Впрочем, какая разница? Она была удовлетворена сексуальной жизнью с Земеком и прекратила свои лихорадочные поездки по европейским столицам в поисках приключений. И все же равнодушие молодого еврея к ее чарам было неприятно. Она сделала пробный выпад:
— Я не совсем понимаю, чего вы хотите от меня, господин Бубер?
— Можете звать меня просто Мартин. Я хочу, чтобы вы написали эссе об эротике для моего сборника «Серии».
Об эротике! И это при полном отсутствии эротического влечения к ней!
— Почему именно я?
— Потому что вы свободны от предрассудков и прославились своим откровенным признанием эротического чувства у женщин. А в нашем буржуазном обществе все еще принято считать, что женщины равнодушны к сексу.
— Такая у меня оказывается репутация! В просторечии это называется шлюха.
— Оставьте, очаровательная Лу. Я не называл вас шлюхой. Да ведь и вас не интересует ни просторечие, ни буржуазная мораль.
