Получил известие о серьезной болезни мамы. Уезжаю в Париж.
8 февраля 1905 года, Париж
Сегодня был у Родена. Хотел договориться с ним, чтобы он сделал бюст Ницше. Он очень колеблется, утверждая, что трудно делать портрет того, кого никогда не видел. Я уговариваю его, настаивая на том, что мне удалось снять посмертную маску Ницше.
— Это уже лучше, — отозвался Роден. — По крайней мере есть костная структура, это основа для каждого скульптора. Но главное — передать движение мышц, натянутых на кости. Когда ты схватываешь это движение, ты можешь начинать работу.
Обедал у Родена в Медоне. Облаченный в белый летний костюм, он встретил меня на станции, и мы поехали к нему в конной коляске. Всю дорогу он жаловался на государственные фонды, которые не делают ему заказов и не поддерживают его творчество. Мне кажется, что он преувеличивает.
После обеда мы отправились в маленький домик на краю деревни, который служит ему мастерской, и стали выбирать эскизы для веймарской выставки. Он отложил несколько набросков и объявил, что дарит их моему Архиву. Он хотел бы, чтобы в веймарском музее был создан постоянный зал гипсовых слепков с его скульптур — он считает, что гипсовые слепки отражают его творческую мысль вернее, чем мрамор и бронза. Я предложил ему записывать свои суждения об искусстве, и он с энтузиазмом согласился.
Неожиданная запись в тот же день — 27 мая 1905 года:
Русский Балтийский флот был отправлен в кругосветное плавание для участия в русско-японской войне только для того, чтобы немедленно быть затопленным японцами в битве при Цусиме.
Все, хватит переводить выдержки из дневника графа Гарри! Это затягивает, как воронка, — я вчера всю ночь читала этот дневник и не могла оторваться. Но я не в состоянии перевести десять тысяч страниц! Буду действовать обычным путем — просто перескажу жизненную историю графа Гарри Кесслера — покровителя художников-модернистов, дипломата и шпиона.
Лондон
Он проснулся от громкого стука в дверь, посмотрел на часы и удивился — было без пяти восемь. Никто никогда не будил его так рано. Он закрыл глаза, надеясь, что это ошибка, но стук становился все громче. Его перекрыл еще более громкий голос:
— Гарри, откройте! Это я, Майоль!
Чертыхаясь, граф босиком прошлепал к двери — ночные тапочки куда-то запропастились, а шум, поднятий скульптором, небось уже разбудил всех соседей.
— Что случилось? — спросил он, не отворяя дверь. — Зачем вы явились в такую рань?
