— Но у нее ведь есть родная мать!
— Мать несущественна. Ты же видел — девочка уже моя и будет все больше моя. А мама Мари таким положением вполне довольна — она нянчит и Маришку, и Карла.
Девочка Маришка не заставила себя ждать — она вприпрыжку выскочила на террасу и скомандовала:
— Мами Лу на ужин!
Лу покорно поднялась и пожаловалась:
— А тебя он на ужин не пригласил.
— Но я и не рассчитывал.
— Раньше я бы сама могла тебя пригласить, но сейчас он слишком раздражен моими, как он их называет, выходками, — Лу говорила это уже на ходу, но Савелий не дал ей продолжить:
— Я бы послушно ушел, только о главном я с тобой не успел поговорить.
— О главном?
А Маришка уже вцепилась в юбку мами Лу и тащила ее к двери, повторяя: «Ужин, ужин, ужин!» Савелий вскочил со стула и торопливо предложил:
— Я подожду тебя на скамейке за воротами, и мы поговорим о главном, ладно?
— Ладно, подожди, раз надо. А я постараюсь добыть для тебя бутерброд. Но пока выйди отсюда, чтобы в доме был мир.
Она сбежала из-за семейного стола через полчаса, сославшись на больной зуб. И выскользнула за ворота в накинутом на плечи светлом плаще, главным достоинством которого были большие карманы. Из одного кармана она вытащила два куска хлеба с маслом, из другого — завернутую в салфетку котлету.
— Вот тебе моя добыча. Я еле вырвалась оттуда — даже отказалась от десерта. Боюсь, Карл мне этого не простит, но я и не с таким справлялась. Так о чем главном ты хотел со мной поговорить?
— Я к тебе заехал по пути. А еду я в Веймар, выполняю последнюю волю Мали. Везу туда письма Фридриха, которые он писал Мали все шестнадцать лет их дружбы.
— Кому ты их везешь? Этой лживой гадюке Элизабет?
— Не лично Элизабет, а в Архив Фридриха Ницше, который постепенно становится международным центром поклонения.
— Кто бы пять лет назад мог поверить, что мой Фридрих станет объектом международного поклонения!
— Не заносись! Объектом поклонения стал не твой Фридрих, а Фридрих Элизабет!
Лу это не понравилось.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что она воистину сумела его прославить. Так, что о нем узнали миллионы.
— А я не сумела? Я первая написала о нем книгу!
— Миллионы твою книгу не читали, а читали хитрые статейки Элизабет, в которых она расписывала ужасы его болезни и величие его идей. Миллионы читали и плакали. Она сумела завоевать их сердца.
— Я тоже пару раз писала в газеты. Но только две газеты напечатали мои статьи.
— Читал я твои статейки. Ты писала не о его величии и не о его трагедии, а о том, что все его идеи взяты у тебя. Кого, кроме тебя, это может увлечь?
