Она намеренно пришла раньше назначенного времени и села у дальнего от входа столика, чтобы угадать, кто из входящих Рене Мария Рильке. Кафе было популярным, время пополуденное, и входная дверь то и дело отворялась, впуская все новых и новых посетителей. Она выбрала двух-трех мужчин поэтического облика, обводящих зал ищущим взглядом, но ни один из них к ней не подошел. Она уже было подумала, что неизвестный поэт не отозвался на ее приглашение, как вдруг за ее спиной тихий голос произнес:
— Добрый день, божественная фрау Лу Саломе.
Она обернулась и не поверила своим глазам — перед нею стоял юноша, почти еще мальчик. Неудивительно, что она не обратила на него внимания, перебирая взглядом входящих в кафе мужчин. Мальчик на лету схватил ее руку и, низко склонившись, впился губами в запястье. Он не спешил завершить поцелуй, а Лу не спешила отнять руку — губы у него оказались удивительно нежными и теплыми. Но все же долго так продолжаться не могло, и она наконец откинулась на спинку стула и сказала:
— Садитесь, Рене, и расскажите мне немного о себе.
Рене рухнул на соседний стул так неловко, что наступил ей на ногу, потом испуганно отодвинулся, но не слишком далеко, так что колено его уперлось ей в бедро. Лу могла бы чуть повернуть стул, чтобы, не смущая юношу, оттолкнуть его колено, но ей понравилось его прикосновение, и она сделала вид, что ничего не заметила и слушает внимательно.
— Я родился в Праге, учился там в университете… издал два тоненьких сборника стихов, приехал в Мюнхен в прошлом году…
Пока он сбивчиво открывал ей небогатые подробности своей короткой жизни, она исподтишка рассматривала его черты, не находя в них ничего примечательного: крупные темные глаза в тени спутанных темных волос, бледные щеки, плохо вылепленный нос уточкой, глубокая ямочка на подбородке. Внезапно голос его прервался, похоже, волнение перехватило ему горло. Чтобы выручить юношу, Лу спросила, принес ли он с собой цикл стихов «Видения Христа», о котором написал в своем письме. Он стал лихорадочно рыться в карманах своей студенческой курточки, вытаскивал какие-то бумажки и бросал на пол, но никаких стихов не нашел.
— Как же так, — бормотал он, — я перед уходом положил их в левый карман… Куда же они делись?
Вид у него был растерянным и несчастным.
