Не прошло и недели, как графу представилась возможность провести несколько часов в обществе великого ученого. Председатель группы германских пацифистов предложил графу войти в состав делегации, направляющейся в Амстердам на международный конгресс профсоюзов. В поезде Гарри по взаимной симпатии оказался в одном купе с Вальтером Ратенау, Эдвардом Бернштейном и Альбертом Эйнштейном, на что кто-то из завистников прошипел из коридора: «Обратите внимание, господа, наш аристократ предпочитает евреев».
Он был не прав, граф Гарри предпочитал не евреев, а интересных собеседников — не его вина, что ими оказались три еврея. Равномерное движение по рельсам располагало к непринужденной шутливой беседе, тем более что и Бернштейн, и Ратенау недаром слыли испытанными остряками. В купе было весело и шумно, и только великий Альберт помалкивал. Лишь однажды в ответ на какое-то непочтительное научное заявление Вальтера ученый сказал серьезно, что Бог отличается постоянством — например, вес атома железа в любой части вселенной оказывается величиной постоянной, — тогда как развращенное воображение человека может изменять что угодно и сколь угодно.
В душе Гарри вспыхнуло мгновенное желание поддразнить Эйнштейна, и он решился на каверзную шутку, сказав, что такое постоянство говорит о тупости Бога, тогда как изменчивое воображение человека свидетельствует о высоте его интеллекта. Но Эйнштейн не согласился с шутливым тоном Гарри — он объявил, что чем глубже он постигает тайны науки, тем больше восхищается высотой божественного интеллекта. Все три шутника смущенно замолкли.
И вот наступил роковой 1922 год, когда паруса человечества стали наполняться ветром фашизма. Поначалу казалось, что год начинается неплохо — в январе министром иностранных дел Веймарской республики был назначен Вальтер Ратенау, человек большой мудрости и дипломатических талантов. Когда Вальтер согласился стать министром, его мать спросила:
— Зачем тебе это нужно, сын? Тебе это принесет одни неприятности.
— У меня нет выхода, мама — больше некому взять это бремя на себя.
Граф Гарри узнал о его назначении в Риме, куда был послан пацифистским крылом Лиги Наций. Он был принят Римским Папой, который, выслушав Гарри, попытался уклониться от всякого вмешательства в дела Лиги Наций, но дал свое папское благословение лично графу и его деятельности.
«Хоть немного, но все же что-то», — сказал себе Гарри, однако очень скоро оказалось, что вовсе ничего, потому что тот Римский Папа тут же скоропостижно скончался. Графу сообщили об этом печальном событии в Женеве, куда он прибыл, чтобы доложить о результатах своей встречи с ныне покойным Папой. Так что докладывать было не о чем. Гарри вернулся в Рим в надежде попасть на прием к новому Римскому Папе, за выборами которого он следил с острым интересом.
