— Надо закрыть окно! — воскликнула гостья.
— Сусанна Николаевна, родненькая, я ужас как боюсь грозы!
Ничего не отвечая, Сусанна Николаевна стала пятиться к двери, налетела спиной на комод, охнула и села на пол. Я подумала, что ей плохо, и спросила, что с ней, но она сумела только взмахнуть рукой и простонать:
— Окно…
Я закрыла окно как раз в тот момент, когда по стеклу заструились первые змейки дождя. После этого Сусанна Николаевна слегка приободрилась, передвинулась в центр комнаты и заползла под стол — громадный дубовый стол на четырех крепких ногах, на котором она кроила, шила и гладила и за которым пила чай. Гостья, пометавшись в тесном промежутке между комодом и буфетом, присела на корточки, обхватила голову руками и, видимо, не обнаружив для себя лучшего убежища, по примеру хозяйки проследовала на карачках под стол. Я пересела на диван, чтобы иметь возможность видеть уважаемых дам и поддерживать беседу.
— Вы уж меня извините, — сказала Сусанна Николаевна из-под стола, — все понимаю, понимаю, что глупо, но ничего не могу с собой поделать. Прямо что-то психическое… Это у меня с тех пор, как подо мной молнией лошадь убило.
— Как это — лошадь убило? — удивилась гостья. — Вы что же, на лошадях скакали?
— Что ж тут такого особенного? Я не только на лошадях, я и плаваньем занималась, и гимнастикой, даже в соревнованиях участвовала.
Сусанна Николаевна не успела закончить фразы, как вселенная со страшным грохотом развалилась на части.
— Ой, батюшки, что ж это такое творится!.. — простонали обе женщины разом и прильнули друг к другу. — Светопреставление, что ли?
Я тоже вздрогнула и зажмурилась — молния полыхнула так близко, что за окном не осталось ничего, кроме голубоватого резкого света. Несколько минут мы не могли опомниться от сыпавшихся с неба ударов грома.
— Я такой грозы и не помню, — пробормотала, слегка отдышавшись, приятельница Сусанны Николаевны. — Сколько на свете живу, а такой страсти, ей-Богу, не видывала…
— А мне вот однажды пришлось, — вздохнула Сусанна Николаевна. — Мы тогда на Дальнем Востоке жили. Муж у меня был офицер. Природа там дикая, леса кругом, горы. Муж по службе занят, а я, бывало, целый день одна дома. А после того, как сын умер, просто места себе нигде не находила, — кажется, ушла бы куда-нибудь да и не возвращалась. Иной раз возьму лошадь да и поеду куда глаза глядят. Еду себе так, еду, вроде забудусь, и легче на душе делается. Однажды тоже вот, помню, забралась, сама не знаю куда, вдруг гроза — прямо как теперь, внезапно, откуда ни возьмись. А может, я задумалась, не заметила. Гром загремел, лошадь испугалась и понесла. Вообще-то она смирная была лошадь, а тут прямо как взбесилась. И я ничего не могу с ней поделать, держусь только, сколько сил хватает, лишь бы не упасть. Дождь льет, темень, ничего не видно, не знаю даже, где я нахожусь, и тут выезжаем мы с моей лошадкой на ровное место — поле какое-то, что ли. Так там все сопки да горки, а тут вдруг не то луг, не то поле. Лошадь как будто чуть успокоилась, а может, устала, кто ее знает, приостановилась, и тут как полыхнет прямо у меня над головой, как ударит! Я от страху шею ее обхватила, а она постояла немного, постояла и — рухнула. Счастье, что я успела ногу из стремени выдернуть, а то бы придавило. С тех пор ничего не могу с собой поделать — не выношу грозы, и все тут.
