До окончания рабочего дня осталось всего несколько секунд и один из служащих, — из тех, которые обычно смешат всех, — словно проснувшись, оторвался от груды бумаг, замер, приставив перо к стеклу часов и, шевеля губами, про себя стал насчитывать мгновения. В помещении сразу стало тихо. Все служащие, кроме старушки, сидевшей за дальним столом у окна, оставили свои дела и с улыбкой стали смотреть на него. «Шесть!» — воскликнул он наконец, потом, словно поднимаясь из-за стола в ресторане, откинулся на спинку стула, швырнул на стол левой рукой бумагу, как салфетку, правой — ручку как вилку, вдавил в дно пепельницы сигарету и, пользуясь рукой в пепельнице как рычагом, резко поднялся.
Рабочий день кончился. Все зашевелились, все заспешили. Контора заволновалась, как потревоженная заводь. Старушка у окна неторопливо убрала стол, рабочие очки в пластмассовой оправе заменила выходными в позолоченной и спрятала рабочие в ридикюль, затем, защелкнув ридикюль, медленно встала и пробралась к вешалке. Сослуживец опередил ее и с игривой галантностью снял ее пальто с вешалки. Кивнув ему, когда он помог ей одеться, она натянула на свои узкие руки шелковые перчатки, на которых от старости уже был налет ржавчины. Завернув в плащ свою стройную не по летам фигурку, старомодным изящным движением старушка поправила перед зеркалом шляпу, взяла зонт и понесла к выходу гордую осанку, которую только что перед зеркалом же выправила. Другой сослуживец рванулся открывать ей дверь. Не замечая его игривости, она царственно кивнула ему и вышла в коридор.
Пройдя мимо кабинетов по полутемному коридору, старушка вышла на воздух, где запах весны уже не в силах были заглушить ни выхлопы, ни пыль.
На работе старушка — существо исполнительное и величаво замершее. Жить она начинает дома. Дома, в уютной квартирке ждут ее кресло у камина, портрет отца, граммофон, часы, вправленные в корпус граммофона, и еще глухой телевизор и глухая собачка.
Каждый вечер, придя с работы и открыв дверь, старушка вздрагивает при встрече с безмолвием: оно сидит и зевает в прихожей. Но тут же, сняв плащ и повесив его на гвоздь, она открывает дверь в комнату-спальню, той-терьер Жужу радостно вцепляется ей в подол, она оглядывает стоящие на местах граммофон и телевизор, важные, но печальные лица на старой фотографии на стене. И старушка тут же отгоняет одиночество, успокаивается и садится отдышаться в кресло. Телевизор напротив, граммофон под рукой. Так всегда было, есть и будет.
