«Пойдем, посмотришь на свой дом». — «Но как?» — «С нижнего окопа он хорошо виден».
Идем к нижнему окопу. Тут уже ступай осторожно и пригнись. Я ведь еще не привык, я все воспринимаю как пьяный, или словно во сне. Не верю, иду спокойно.
И вдруг начинают стрелять. Не успел мой сородич Степан скомандовать «ложись», как я упал сам. Упал и дергаюсь, как бы пытаясь уклониться от пули в последний миг. «Что ты слышишь — не в тебя», — утешил Степан.
Доползли до нижнего окопа. В окопе уже все по фигу. Если то, что слышишь, — не в тебя, значит, то, что в тебя, — услышать не успеешь! А весь этот адский грохот — для малодушных. Слабое утешение. «За неделю привыкнешь», — заверил Степан. Они с Адгуром стреляют одиночными. Таков приказ Мушни Хвацкиа (Мушни, в мирное время археолог, погибнет вскоре), командующего Очамчирским фронтом: патроны наперечет, и вообще одиночными эффективнее.
Сначала меня и уговаривать не надо было — я не высовывался. Но Степан стал рыть блиндаж, сбегав за лопатой под жутким обстрелом. Потом бегал за швеллерами. Потом принес откуда-то шиферу.
У меня оружия нет, но мне показали, как соединить контакт и крутануть рулетку, чтобы взорвать мины, когда пойдут в атаку.
Иголка (от игольчатого снаряда) мягко вонзилась в глину неподалеку от меня. «У самого его уха вонзилась, чуть не убило», — скажет потом Степан на совете братьев, когда решили спровадить меня в Гудауту. На самом деле иголка вонзилась в метре от меня, видимо, сначала она попала в камень и мягко отрикошетила, иначе исчезла бы в глине. Ведь на стенах тамышских домов эти иголки по самую шляпку снопами воткнуты в бетон.
А через дорогу, за эвкалиптами, справа, я увидел свой обугленный дом. Как непривычно было его наблюдать! Он — «объект». За ним — противник. А поодаль море на горизонте перегорожено горами. Способен ли мой страх создать такое натуралистическое видение? Горы: рельеф, цвет, сумерки. Горы так близко на горизонте, что море подобно широкой реке.
Снаряды, пулеметы, трассеры. Как красив бой, если бы не убивало! «Посмотри, как очумели птицы», — сказал Степан. Небо засеял свинец. В небе мечутся птицы. Сколько свинца падает на Ануа-рху, последний оплот села! Я высовываюсь: вон одна бээмпэшка, вторая, седьмая. И вон — пехота. Они даже в атаку не идут! Они уничтожают нас издалека!
Холм задрожал. Задрожало мое село. Взревело, враз лишившись почти всех своих сыновей. А я чудом уцелел, хоть и сижу в нижнем окопе…
