Но эти нравственные потуги быстро утомили меня и я, подумав: прости, старик, но помочь тебе ничем не могу, собирался уже восвояси, как вдруг сквозь голубиное воркование явственно различил странный хруст из-под плащ-палатки. Я остановился, тут же успев подосадовать, что страшная догадка вынырнула из моего сознания с чрезмерно радостной поспешностью.
Сомнения быть не могло: старик завтракал и завтракал именно голубятиной! Он подкреплялся перед предстоящим трудным днем кормления голубей, подкреплялся одним из них, а остальные спокойно сидели у него на плече, «не ведаю: почему?», как сказал бы Ван Вей. И как раз в этот момент, когда я остановился, сраженный этим открытием, раздвинулись полы его плаща и мои глаза встретились с его злыми глазами.
Увидеть бы в них хоть бы искорку растерянности, и тогда бы я удалился, торжествуя. И ничего, что при этом сам стал быв ничем не лучше пожирателя голубей.
Вот вы говорите, что человек не меняется. Даже голуби изменились. Дороже они стали ценить хлеб свой. Плата за него — один из стаи.
Такие, или примерно такие мысли похрустывали в моем мозгу, как голубиные косточки. Я пошел прочь от пенсионера, успев его понять и простить.
Поиск пожирателей голубей в жизни может завести слишком далеко. Самому бы не жрать голубей, тем более, что не кормил их ни разу.
А человек, накормивший сто голубей, получает, наверное, право съесть одного из них, чтобы и завтра кормить остальных. Право это он получает именно от окормляемых. Разве лучше, чтобы, стряхнув с себя голубей, он поплелся в ближайший общепит, где его накормят тем же голубем, только закланным государственной рукой.
Главное, чтобы тот голубь, которого он пожирает, не оказался Святых Духом.
Что же касается древнекитайских голубей, они не чета нашим фрийдерштаубе. Их невозможно было обмануть. Но Ван Вею все же это удалось. И это было так.
3
Ван Вей писал ученикам Ду Фу и Ли Бо, что наивно считать, будто тщательного выполнения предписаний древних мудрецов достаточно, чтобы достичь Верхней ступени просветления. Он в этом убеждался на своем опыте с голубями. «Я не достоин нести паланкина мудрецов», — признавался он учениками в письмах. И продолжал совершенствоваться. Как явствует из писем, он понял: истина не в том, чтобы достичь цели дороги, а в том, чтобы самому стать дорогой. Выбрасывая из мозгов все лишнее, все больше очищаясь и соизмеряя свое очищение с недоверчивостью голубей, он еще не выбросил из мыслей остаток тщеславия — саму мысль о недоверчивости голубей. И только жег сухие листья и улыбался.
