. Ленинград, второй город России и важный промышленный центр, вот-вот будет окружен, а немецкие и румынские войска на северном берегу Черного моря находились на подступах к Крыму и его жизненно важным нефтехимическим заводам.
Захват Москвы выглядел логичным следующим шагом. «Я сровняю с землей этот проклятый город и на его месте устрою искусственное озеро с подсветкой, – заявил Гитлер. – Слово “Москва” будет забыто навсегда». Шестого сентября он издал директиву № 35, разрешающую штурм советской столицы[140]. Вскоре эта операция получила воинственное название «Тайфун»[141]. Командиром был назначен фельдмаршал Федор фон Бок, получивший в свое распоряжение 1,9 миллиона человек, включая четыре пехотные армии[142] и три танковые группы общей численностью более 2500 машин[143]. Единственным слабым звеном в плане немцев было люфтваффе. В летних боях гитлеровская авиация потеряла более 1600 самолетов, и на тот момент немцы имели в своем распоряжении всего 549 исправных самолетов.
Замысел был довольно простым. Две немецкие армии нападут на советские войска, защищавшие районы к югу от Москвы, затем двинутся на север, к городу Вязьма, который стоит примерно на одной параллели с Москвой, а дальше пойдут строго на восток, в сторону столицы.
Тридцатого сентября, за шесть дней до первого снега, Гудериан начал операцию «Тайфун» яростным наступлением против Брянского фронта (советский эквивалент группы армий), занимавшего ключевой оборонительный рубеж на южном фланге Красной армии. К 3 октября танки достигли Орла, еще одного города на южном фланге, и немецкое наступление оказалось настолько стремительным, что горожане приняли захватчиков за своих. Они махали руками и улыбались, когда по городской площади открыли пулеметный огонь. О панике, возникшей в Орле и его окрестностях, советский военный корреспондент Василий Гроссман писал:
«Я думал, что видел отступление, но такого я не то что не видел, но даже и не представлял себе. Исход! Библия! Машины движутся в восемь рядов, вой надрывный десятков одновременно вырывающихся из грязи грузовиков. Полем гонят огромные стада овец и коров, дальше скрипят конные обозы, тысячи подвод, крытых цветным рядном, фанерой, жестью, в них беженцы с Украины, еще дальше идут толпы пешеходов с мешками, узлами, чемоданами. Это не поток, не река, это медленное движение текущего океана, ширина этого движения – сотни метров вправо и влево. Из-под навешенных на подводы балдахинов глядят белые и черные детские головы, библейские бороды еврейских старцев, платки крестьянок, шапки украинских дядьков, черноволосые девушки и женщины. <…> Вечером из-за многоярусных синих, черных и серых туч появляется солнце. Лучи его широки, огромны, они простираются от неба до земли, как на картинах Доре, изображающих грозные библейские сцены прихода на землю суровых небесных сил. В этих широких, желтых лучах движение старцев, женщин с младенцами на руках, овечьих стад, воинов кажется настолько величественным и трагичным, что у меня минутами создается полная реальность нашего переноса во времена библейских катастроф»
