Она помолчала, а потом сказала:
— Но это же совсем другое дело. Вот в клубах и частях я иногда читаю Маяковского. Так вот, у него есть такие строчки:
— У меня на шее воловьей
женщины мокрой горою сидят.
— Это — слушайте! — это сквозь жизнь я несу
Миллионы чистых
И миллион миллионов маленьких грязных любят.
Это про вас с Николаем. Любят ваших я прежде всего потому, что они и маленькие и грязненькие, но — тут я всегда молчу. Вот смотрите, мы с Ленкой, а я такая, что могу двадцать лет с ней не разговаривать, и все-таки она будет моей лучшей подругой, а разойдись вы с ней, и мы через месяц не узнаем друг друга.
— Спасибо, Ниночка, — сказал я и через чашки и вазочки (мы уже пили чай) протянул ей руку. — Если все это относится к молодому человеку, вопрос исчерпан.
Она с минуту думала, а потом честно сказала: не относится.
— Нет, не относится. Володя мне действительно нравится — он чистый, хороший, воспитанный, нежный («Не такой, как вы с Николаем», — понял я.) И я зря сказала, что он ваш друг, — я знаю, вы его все недолюбливаете. Но был бы он ваш враг, все равно нравился бы мне — вот и все, что я могу пока вам сказать.
— Пока? — спросил я.
— Да, — ответила она твердо. — Да, пока!
Я выпил свой стакан и задумался. Ну что ж, всему свой срок и черед, — продолжать этот разговор было бы уже бессмысленно. А Нина сидела и смотрела на меня.
— А ведь вы за этим и пришли! — сказала она вдруг.
— Ниночка, — строго ответил я, — я прежде всего за тем, чтобы вас увидеть. Только за этим! Вот и… — Я стал подниматься.
Она ловко поймала меня за руку и усадила опять.
— Ну не надо говорить со мной так, — попросила она, — уж и рассердились, конечно. Я в прошлое воскресенье чуть не погибла во цвете лет, где вы тогда были? Один Володя со мной возился! , вот кто вы такой!
II
— хорошо, пусть я буду, выражаясь высоким стилем вашей Даши, изменщик, — но чуть не погибли-то вы отчего ж? — спросил я.
— Так, ничего, — ответила она сухо, — раз вы не приходили… — Но, конечно, не удержалась на этой строгой высоте и заинтересованно спросила: — А разве вам ни Лена, ни … ни Владимир ничего не говорили?
Я покачал головой. Она сразу же встрепенулась и забыла все свои обиды:
— Ой, это же ужас! Шел «Собор Парижской Богоматери», я играла , и вот… Вы знаете же ?
еще бы я не знал этого поганца, этого гнусного суслика, который свистал, подгрызал мебель (жильцы пообещали его выбросить, и поэтому, когда все уходили, и его брали с собой) и так тяпнул Нину за палец, что ей с месяц пришлось носить черную повязку, к великой ярости режиссера, конечно. Еще бы я не помнил эту
