— Почему же ты молчала, Поля? — обиделся лейтенант.
Он забыл, что по его инициативе мы перешли на «вы».
— Дайте мне десять минут на сольный номер, господин Юрьев, и вам все станет ясно.
— Пять минут, — попробовал сорвать с меня то, что висело на нем, Борис.
Я не спорила, лишь бы вякнуть вслух.
— Простите, Митя, ваш брак с женой Ниной был зарегистрирован? И, сообщи вам кто-нибудь, что она жива, бросились бы вы на ее поиски?
— Брак был гражданским. В смысле на загс и церковь мы не тратились. Искать бы не кинулся. Понял, я калечил ее душу, она отомстила, — это мне понятно. Но, знай я о мести, скольких мучений избежал бы. И вообще, сказаться мертвой — дурная примета, артистам такое претит, — потупился Орецкий.
— Тогда, елки, попытайтесь вникнуть в мои умозаключения без снобизма, господа, — сказала я. И по-бабьи жалостливо закивала Орецкому: — Вам скверно придется.
— Привык, не смягчайте ударов, Поля. Я на самом деле застрелил Вадима и Елену?
— Нет, конечно, нет.
Юрьев запыхтел, Измайлов крякнул, но мне было все равно.
— Можете благословить спиртное, Митя, иногда струя попадает в струю, и завихрений не случается. Вы тогда напились вдребодан и крепко заснули. В планы убийцы входило приучить вас к порханиям призрака не только для пущей нервотрепки. Ловкач собирался, в последний раз нарядившись привидением, вложить вам в руки использованный пистолет. Но подвел дружок Вадима, забрал халат накануне убийства. И преступник не рискнул сунуться к вам без соответствующего антуража, в истинном обличье. Не сердитесь, Митя, но, что такое пьющий человек, никому не ведомо. С одной стороны, до жеста предсказуем, с другой — неожиданен. Но опыт общения с таким консервируется, как мамонт в мерзлоте.
— Конкретнее, пожалуйста, — подал голос полковник. — Всех нас можно сравнить с холодильником.
Ох, как он философски про холодильник-то… Ради тебя, — родной, все, что угодно, вплоть до конкретики.
Жена Мити заявила как-то: «Ты не посмеешь пренебречь моей жертвой, Орецкий». А Христос всем заповедовал не путать жертву с милостью. Потому что жертвуем мы ради себя. Гораздо позже костюмерша сказала, что Нина шагнула с балкона «из-за всего и из-за всех». «Из-за» — читай «для».
— Полина! — вскрикнул взбешенный Измайлов.
— Продолжайте, Поля, это любопытно, — попросил Митя.
— Я вам продолжу! — пригрозил Борис Юрьев.
Мне пришлось извиниться перед Орецким. Измайлов и Юрьев приняли это на свой счет и смягчились.
Итак, Нина была одарена гораздо скромнее мужа, тогдашняя прима не чуралась грязных козней против молодой балерины, а Митя вместо того, чтобы пробиваться в великие танцовщики, эмигрировать и перетащить за собой на Запад супругу, танцевал сам и пил сам, не просыхая. Вероятно, принцип: «лучше быть первой в деревне, чем второй в Риме» ее устраивал. Она договорилась о переезде в город N, определила сроки. Но исчезнуть из престижного театра хотелось красиво. И Митю наказать неизбывным чувством вины.
