Говоря о поиске Кирилловым человеческого счастья, следует напомнить, что это направление мысли пришло к нему от Ставрогина и что, скорей всего, Кириллов, точно так же, как Шатов, исказил и огрубил то, что проповедовал ему его наставник. Все дело в магии слов, и там должны были быть какие-то слова о возможном для человека счастии, которые поразили Кириллова до такой степени, что он стал маньяком идеи человекобога. Надо понимать, что Шатов и Кириллов – умственно ограниченные, средние люди, это можно видеть по их неловкому обращению с русским языком (язык как несомненный указатель способности к мысли). Поэтому я подозреваю, что когда Кириллов с негодованием говорит «жизнь есть боль, жизнь есть страх, и человек несчастен», он повторяет чьи-то слова: заурядные люди не умеют так говорить. Люди живут по инерции, не умея смотреть на жизнь настолько со стороны и настолько ощущая идеал жизни, иначе они не смогли бы жить вообще. Сомнительный дар ощущать идеал (если угодно, идею) жизни дается поэтам и даже некоторым писателям, о чем они вопят, ломая руки, тревожа весь честной мир. Намек на то, что в Ставрогине сидел такой поэт, содержится в главе «У Тихона». Я выше писал, что у этой главы есть один аспект, на который обращают мало внимания; сейчас скажу о нем.
В листках своих признаний, отпечатанных за границей, Ставрогин вспоминает сон, который ему однажды приснился в одном немецком городке: «В Дрездене, в галерее, существует картина Клод Лоррена, по каталогу, кажется, “Асис и Галатея”, я же называл ее всегда “Золотым веком”, сам не знаю почему. Я уже и прежде ее видел, а теперь, три дня назад, еще раз, мимоездом, заметил. Эта-то картина мне и приснилась, но не как картина, а как будто какая-то быль. Это – уголок греческого архипелага; голубые ласковые волны, острова и скалы, цветущее прибрежье, волшебная панорама вдали, заходящее зовущее солнце – словами не передашь. Тут запомнило свою колыбель европейское человечество, здесь первые сцены из мифологии, его земной рай… Тут жили прекрасные люди! Они вставали и засыпали счастливые и невинные; рощи наполнялись их веселыми песнями, великий избыток непочатых сил уходил в любовь и в простодушную радость. Солнце обливало лучами эти острова и море, радуясь на своих прекрасных детей. Чудный сон, высокое заблуждение! Мечта, самая невероятная из всех, какие были, которой все человечество всю свою жизнь отдавало все свои силы, для которой всем жертвовало, для которой умирали на крестах и убивались пророки, без которой не хотят жить и не могут даже и умереть… Ощущение счастия, еще мне неизвестного, прошло сквозь сердце мое даже до боли».
