Однако вернемся к вопросу о статье Раскольникова и перенесемся в эпизод первой встречи между двумя героями. Заходя в комнату Порфирия, Раскольников находится в крайнем напряжении: знает или не знает тот о его посещении квартиры убитой, попал он под подозрение или нет. Эти напряжение и страх будут усиливаться в нем по ходу романа, пока он наконец не придет с повинной. Сейчас он решил рассчитывать каждое свое слово, каждый жест и взгляд («Натуральнее всего ничего не петь. Усиленно ничего не петь! Нет, усиленно было бы опять ненатурально… Ну да там как обернется… посмотрим… хорошо иль нехорошо, что я иду? Бабочка на свечку летит. Сердце стучит, вот что нехорошо!..»)
Речь заходит о закладах у процентщицы, и Раскольников по нервности своей натуры впадает в совсем уже параноидальное состояние, анализируя малейший оттенок слов Порфирия, хотя подозревать особенно нечего: Порфирий говорит, что давно поджидал его по той прозаической причине, что остальные закладчики уже побывали у него. Но вот разговор (заметим, по инициативе Порфирия) съезжает на «вековечные вопросы» о том, что такое преступление и каковы его причины. Как это часто у Достоевского, проблема обсуждается на низком, почти буффонном уровне, и только потом поднимается на уровень откровений (стандартный драматический прием Шекспира). Сначала проблему обсуждают Порфирий и Разумихин. Фамилия Разумихин дана Достоевским приятелю Раскольникова со скрытой насмешкой: этот молодой человек открыт, честен, наивен и импульсивен, но он никак не мыслитель. Вот и сейчас он бросается на Порфирия с горячей филиппикой о социалистах, для которых «преступление есть протест против ненормальности социального устройства – и только, и больше ничего, и никаких причин больше не допускается, – и ничего!» – «Вот и соврал!» отвечает ему смеющийся Порфирий, и чем больше горячится Разумихин в своих страстных антилиберальных клише, тем больше Порфирий ему возражает… но, как обнаруживается, с умыслом: «…по поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, – а впрочем, и всегда интересовала меня (курсив мой. – А. С.) – одна ваша статейка…» – обращается он к Раскольникову, и с этого момента разговор принимает другой характер. До этого момента Порфирий, как положено человеку, любящему шутку и розыгрыш, свободно смеется, Раскольников же предельно несвободен, обдумывая каждый свой жест и каждое слово, но тут они как бы меняются ролями. Увидев, что Порфирий «усиленно и умышленно» искажает идею статьи, Раскольников решается «принять вызов» и начинает излагать ее содержание. И вот тогда-то, отрешившись от сюжетной конкретности происходящего, уходя в область мысли, он –
