– А ты помнишь Роббо и Краббо, – спрашиваю я у Карен, – тех двух канареек, точняк: Роббо и Краббо?
Карен бросает взгляд в тот угол, где раньше висела клетка.
– Да, помню, как нам пришлось от них избавиться, когда вернулся наш настоящий папа Генри, потому что они стали клевать его в грудь, – говорит она.
Да, мне было обидно, что он вернулся, потому что он заставил меня избавиться от Роббо и Краббо. Билли Маккей, это он разрешил мне завести птичек, а уже после Роббо и Краббо у меня был Стефан. Но Стефан все-таки был волнистым попугайчиком, а не канарейкой. И еще он был грустный. Я смеюсь, вспоминая, как Роббо и Краббо вцепились старику в грудь, словно питбули, и стали клевать его в соски своими острыми как бритва клювиками, точняк, смеюсь, но Карен, кажется, из-за чего-то сильно расстроилась, и вот она уже плачет.
– Что случилось?
– Он умирает. В больнице. В Королевской. Настоящий папа Генри.
– Ох! – говорю я, а сам думаю, что это всего один автобус, до больницы. Если речь о Королевской. Отсюда один автобус. А вот из Горджи – два. Билли Маккей не был настоящим папой, но он был лучше, потому что никогда меня не колотил. – Да, в больнице. В Королевской.
– Думаю, мне придется поехать и навестить его, – говорит Карен и продолжает: – Я не знаю зачем, он с нами никогда хорошо не обращался. Но дело в том, что она не может к нему поехать. – Карен указывает на лестницу, ведущую к маме. – Но ведь он никогда с нами хорошо не обращался, Джонти. Разве не так? Даже с Хэнком наш родной отец никогда не обращался хорошо. Он учил нас только плохому, да, Джонти?
– Да, да, он никогда не был хорошим отцом. Он все делал неправильно, – говорю я. – Точняк.
Лицо Карен, скрытое под светлыми волосами, совсем покраснело. Светлые волосы, да, раньше у мамы были совсем такие же.
– Он все равно наш отец, – говорит она, хотя и плачет пуще прежнего. – Что-то это все-таки значит! – Она смотрит на меня так, словно умоляет что-нибудь сказать.
Я не люблю смотреть, как девушки плачут. Вот Джинти, нужно отдать ей должное, совсем не плакса. Но Карен не такая. Постоянно плачет. Настоящий папа Генри любил говорить, что у нее глаза на мокром месте.
– В чем дело, что не так?
– Все не так в моей жизни! – всхлипывает Карен. – Я к ней привязана. – Она показывает на потолок, на мою маму, которая лежит наверху. – И меня ждет то же самое, – говорит она и разводит в стороны большими, мясистыми руками. – Посмотри, как меня разнесло! Как свинью!
