Ольга сходила с ума от беспокойства — вот уже почти год, как ее любимый мальчик пропал без вести. В то страшное время люди исчезали навечно, не оставляя следа. Они могли быть расстреляны белыми или красными, похищены бандитами, могли умереть от голода, тифа и быть похоронены в братской могиле. Ольга могла бы перечислить еще сотни или даже тысячи способов, которыми мог бы быть убит ее Лёвушка, но она предпочла единственный, тот, что мог оставить его в живых, — она денно и нощно молила об этом Всевышнего. Ольга никогда не была религиозна, разве что порой автоматически принимала участие в церковных церемониях, но безумные послереволюционные годы, разрушившие весь уклад ее отлично налаженной жизни, повергли душу в смятение. Она уже не знала, во что верить.
Но и времени разобраться в себе не стало — ее захлестнул поток жизни. Сначала в комфортабельной квартире на Пречистенском бульваре появилась дурно пахнущая троица — представители пролетарского жилищного комитета города Москвы. Они осмотрели Ольгины хорошо обжитые покои и вынесли вердикт: «Уплотнить гражданку Ольгу Чехову, единолично занимающую сто сорок метров жилой площади». Напрасно Ольга уверяла их, что с нею в этой квартире проживают поломойка, кухарка и горничная, напрасно не поленилась сбежать вниз по лестнице, чтобы дать им убедиться воочию, кто жил в этой квартире с 1900-го до 1904 года — они были неумолимы. Так что Ольге ничего другого не осталось, как, набросив на плечи старенькое кухаркино пальтишко, чтобы не дразнить товарищей, схватить извозчика и помчаться к Станиславскому.
К уплотнению Ольги Книппер-Чеховой он отнесся со странным равнодушием, чем несказанно ее обидел, и напрасно! Его самого на прошлой неделе уплотнили, да еще как! Просто выставили на улицу из его фамильного дома, но он ей ни слова об этом не сказал — он не хотел афишировать решение жилищного комитета, оно его унижало. К счастью, об этом узнал сам товарищ Ленин, который восхищался Станиславским, Художественным театром и пьесой Чехова «Вишневый сад». И товарищ Ленин восстановил справедливость: фамильный дом Станиславскому, конечно, не вернули, но дали ему приличную квартирку в центре Москвы, а актеров его театра сделали госслужащими. Им назначали государственную зарплату и продуктовый паек, дававший возможность разве что не умереть с голоду. Но все-таки не умереть.
Ольгину квартиру разгородили на две — благо, в ней было два входа, парадный и черный. И как по заказу свыше квартира начала быстро наполняться родственниками, словно для того, чтобы доказать, что свято место пусто не бывает. Первой появилась Ада Книппер, старшая дочка Кости и Лулу. Поздним вечером она постаралась незаметно пройти по бульвару, который со времен революции не подметали днем и не освещали по ночам, осторожно пробралась в некогда роскошный подъезд дома номер 23, крадучись поднялась по лестнице и несмело поскреблась в дверь квартиры своей знаменитой тетки левой рукой, потому что правой прижимала к груди маленький, громко вопящий сверток — свою недавно рожденную дочь, которой даже имени еще не успела дать. Детский рев услыхала Ольга и послала кухарку выяснить, кто скребется в дверь. Кухарка — единственная из прислуги, которую Ольга оставила после уплотнения и которая согласилась три раза в неделю убирать ее квартиру — приотворила дверь и обнаружила за ней молоденькую нищенку с новорожденным младенцем в руках. Она хотела было захлопнуть дверь перед носом попрошайки, но та успела крикнуть:
