И опалит оставшихся в живых.
И оставшиеся в живых будут жить так:
«Тяжелее всего – по утрам за плечи
вытаскивать себя изо сна в смерть,
напоминая: дальше не будет легче…»
Дорогой читатель! Позволь предложить тебе любопытное упражнение. Вспомни лицо самого любимого своего человека. Подумай о том, сколько всего вам хочется сделать вместе. Возьми лист бумаги. Напиши список из десяти таких вещей. Возьми пепельницу или глубокую тарелку. Положи туда этот список. Возьми зажигалку или коробок спичек. Добудь огонь. Поднеси огонь к краю листа бумаги. Смотри, как ваше будущее сгорает в этом огне.
В стихах Анны Долгарёвой очень много огня. На страницах бушуют стихии: огонь, вода, земля, воздух. Часто им тесно в рамках классического стиха: рвётся ритм, на ходу меняется схема рифмовки; «в осаждённом десятилетии, где падает чёрный снег», должно быть, нельзя иначе.
Это стихи о боли, об одиночестве, о тоске. Конечно, есть и надежда – на то, что смерти нет, что где-то за гранью дует «светлый ветер», есть небо, и в этом небе «радуг коромысла». Надежда на то, что там, за порогом, не кончено ничего, никто не убит, и где-то вскипает лунный путь, и кто-то клянётся, что не было казни…
Но как быть тем, кто остался?
«я целую его, говорю:
забери, мол, меня сейчас,
а он говорит: подожди пока.»
Дорогой читатель! Если когда-нибудь тебя спросят, как ты относишься к войнам; если когда-нибудь тебе предложат войну начать; если когда-нибудь кто-то скажет тебе, что нужно пойти и убить, – вспомни о том, что тебе случится прочитать дальше.
Вспомни Алексея Журавлёва. Ты не знаешь его, дорогой читатель? Так ведь и я не знаю.
Я знаю только, что он был очень рыжим. И очень смелым. И знаю, что он был хорошим человеком, – о плохих вспоминают иначе.
И ещё я знаю, что в нашем с тобой мире его больше не будет.
Так что лучше бы твоей войне оказаться по-настоящему справедливой.
Станислав Барышников
ЕЩЕ ОДНО ПРЕДИСЛОВИЕ
С Лемерт мы познакомились в дремучем 2011 году на почве холивара, что не помешало мне немедленно влюбиться в её стихи, правда, я ещё почти ничего в них не понимала и даже иногда завидую той себе.
То, что и о чём пишет Аня, ни черта не ровно, ни черта не идеально и ни черта не круто. Потому что ровные и лёгкие пути – для слабаков; идеалов не существует, а «круто» – мерило явно не для поэзии.
Это мой нейролептик, когда я перестаю понимать, что происходит. Это не свет – это капелька силы для того, чтобы чиркнуть чем-то обо что-то и добыть свет. Это ни разу не волшебство – волшебство не бывает вечным, как и «любые, никогда не долгие чудеса». Это не панацея, скорее это нож в ногу, чтобы перекрыть одной болью боль другую и идти вперёд, стиснув зубы и повторяя «я смогу это. Обязательно».
