Поэтому мистера Джеймса Шмерлотта-младшего, лейтенанта Военно-Воздушных сил Ее Величества и тогда еще бакалавра археологии поначалу приняли за немецкого шпиона, подозревая, что под его гипсом спрятано что-то секретное. Гипс тут же, причинив Шмерлотту большие страдания, разбили, но, не обнаружив ничего, что могло бы принести ущерб Британской короне, наложили снова, и срочно отослали в Министерство иностранных дел депешу, в которой изложили ситуацию, и запросили дальнейших инструкций. Они пришли в тот же день: покалеченного шпиона следовало немедленно отправить домой через Швецию, что и было исполнено. Поскольку экспресс «Женева-Стокгольм» отходил через полтора часа, а все магазины в городе были уже закрыты, то Шмерлотта стремительно переодели в костюм и макинтош, взятые у кого-то из сходных с ним ростом и фигурой сотрудников посольства, а шляпу же ему предоставил военно-морской атташе.
Джеймс только и успел, что позвонить мисс Калии из автомата на вокзале, пока сопровождавший его дипкурьер ходил за газетами, причем воспользоваться телефоном ему помог один немолодой господин, торговавший на перроне пивом. По прибытии в Лондон Шмерлотт, не желая быть никому обязанным, тут же попросил одолженную ему дипломатами одежду переправить посылкой обратно в Швейцарию, но вместе с нею был отправлен, а потом и исчез, забытый в нагрудном кармане чужого пиджака клочок бумаги с телефоном мисс Калии.
В Англии Шмерлотт начал усиленно заниматься своими руками, попутно наводя справки про живущего где-то в Швейцарии русского художника мистера Тимоти, но потом, поняв, что, видимо неправильно произносил его фамилию, прекратил поиски, хотя маленькую дочку старого художника он запомнил на всю жизнь.
— И успех своей последней экспедиции я посвящаю ей, как поэты посвящают свои стихи, — закончил Шмерлотт.
В глазах моей дорогой хозяйки при этом блеснули слезы, и она призналась, что тогда, сидя у радиоприемника, рыдала во весь голос. И даже я, выслушав эту удивительную историю только до середины, чуть не прослезился.
— А дальше было вот что… — собралась продолжить Калерия Тимофеевна, но вдруг наше ностальгически-сентиментальное настроение было безжалостно разрушено.
Около калитки остановился пикап. Из него повыскакивало неимоверное количество народу со всякими съемочными приспособлениями: камерой, фонарями на штативах, микрофонами на длинных удочках и еще невесть с чем. Эта толпа, шумно и громко болтая, раскидывая окурки и топча аккуратную травку, ввалилась на веранду. Перепуганные кошки заметались, шипя и выгибая спины. Мурлина на коленях хозяйки проснулась и удивленно сказала свое «мя». Не обращая ни на кого внимания, пришельцы, готовясь к съемке, стали самовольно переставлять мебель и горшки с цветами.
