Потом телевизор вдруг издаёт громкий треск – разряд статического электричества, – и я подпрыгиваю от неожиданности. По экрану пробегает похожее на снег белое мельтешение, а потом фон меняется – с чёрного на густо-голубой, цвета неба. Мой взгляд прикипает к экрану, и я смотрю, как в это ясное голубое небо взмывает красный воздушный шарик.
В голове у меня возникает очень странное ощущение – так бывает, когда вам кажется, будто всё, что вы сейчас видите, вы уже видели раньше.
Наполненный гелием шарик поднимается всё выше, становится всё меньше, превращаясь в крохотную алую капельку в небесной синеве.
Это очень важно, только я не знаю почему.
Потом изображение на экране вдруг мигает, синева тускнеет и вновь сменяется непроницаемой чернотой. Я давлю на кнопку пульта, надеясь вернуть картинку, но экран не отзывается. Я жму на все кнопки подряд, но, похоже, ни одна из них не работает. Всё, что я вижу сейчас, – это моё собственное отражение в экране, блестящая чернота которого неприятно напоминает невыносимую черноту за дверью.
Совершенно подавленная, я плюхаюсь на диван, и его кожаная обивка чуть поскрипывает, когда гравитация вдавливает в сиденье моё тело.
Я уверена, что видела этот красный шарик раньше. Я помню, как следила за ним, взмывающим в такое же голубое небо. Словно по телевизору проиграли картинку из моих воспоминаний – вот только стоит мне напрячься, чтобы вспомнить, когда и где это было, моя память становится такой же непроницаемо-чёрной, как телевизионный экран.
На каминной полке стоит фотография, на которой мы все четверо – мама, папа, Лили и я. Её сделали пару лет назад, когда мы поехали отдохнуть на каникулы на остров Мэн. Всю ту неделю, что мы там были, лило не переставая, но снимок был сделан как раз в те единственные пять минут, когда вдруг выглянуло солнце. Камеру мы пристроили на каменный парапет вдоль бухты и встали перед объективом в дождевиках, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. Честно говоря, более тоскливых каникул у нас не было, но на фотографии мы все смеёмся, даже Лили, потому что перед самым щелчком камеры папа вдруг крикнул «Замри!».
Это моя семья. Я хочу, чтобы она вернулась.
Глаза снова наливаются слезами. Я верчу головой в поисках коробки с бумажными салфетками, но вместо неё замечаю на угловом столике телефон. Я пристально смотрю на него, и в голове вновь звучат вопросы миссис Брэдбери: «Что существует и что оно делает?» Пусть телевизор показывает мне всякие странные шарики, а потом гаснет, но зато по телефону я могу с кем-нибудь поговорить.
