— Я никакой сцены не устраивала. Меньше всего я хотела, чтобы кто-то видел меня.
— Да ну! — Кершоу со стуком поставил стакан на стол, и ложечка у нее на блюдце звякнула. — Ты ведь думала, что это твой долг — прийти на похороны, разве нет? — Он вопрошающе всматривался в нее. — Именно поэтому ты пришла?
— Мой долг?
— Ты чувствовала, что обязана быть там.
— Ничего подобного, шеф.
— Тогда почему ты пришла?
Ева молча смотрела ему в глаза. Неужели он действительно считает, что она могла спокойно остаться дома во время похорон, как будто все происходящее не имело для нее никакого значения? Как будто Джейсон для нее ничего не значил? Церковный двор, гроб с телом на плечах его друзей и коллег, могила, в которую его опускали, — это воспоминание всегда будет стоять у нее перед глазами, как останется и чувство вины за его смерть.
Шеф по-прежнему пристально смотрел на нее:
— Так почему же?
— Я просто хотела попрощаться, вот и все.
Выражение его лица немного смягчилось.
— Что бы ты ни чувствовала по отношению к Джейсону, ты должна была понимать, что прийти, когда там его жена и все семейство, но самое главное — пресса с их поисками дерьма, это неразумно.
Семейная жизнь Джейсона была чистой видимостью, и все, включая Кершоу, знали об этом. Но спорить было бесполезно.
— Я уже сказала. Я не думала, что меня увидят.
Кершоу сощурил карие глаза и покачал головой:
— Тебе попросту на все наплевать, вот в чем проблема.
Он со скрипом отодвинул кресло на пару футов от огня, уже хорошо разгоревшегося. Языки пламени устремлялись вверх, в трубу камина. Достав из нагрудного кармана ослепительно-белый хлопчатобумажный носовой платок, Кершоу промокнул лоб.
— Ты сама-то как? — поинтересовался он, аккуратно сложил платок и убрал его обратно в карман.
Вопрос застал ее врасплох, как и нотки участия, прозвучавшие в его голосе.
— В отношении Джейсона или в отношении расследования?
— Я имел в виду Джейсона, но и по поводу дела тоже хотелось бы знать.
— Со мной все будет в порядке. Я говорю о Джейсоне.
Шеф испытующе смотрел на нее, и в его глазах она заметила смущение. Ей следовало бы вести себя по-другому: показать свои чувства, но она не могла ни плакать, ни скорбеть. Возможно, он ожидал от нее именно этого. Откуда ему знать, что глубокое, мучительное чувство вины не оставляло ее? И ей не хватало Джейсона больше, чем она могла сама себе признаться.
Кершоу наклонился к ней:
— Ты ходила к психотерапевту?
— Мне дали телефон. Но пока мне это не нужно.
