потом, мы же не сами залазим в английский сейф. Пам приносят готовое. И мы даже не знаем, стоит ли оно хоть грош. Может, это окажется надувательством.
— Может, — согласился посол. — Откровенно говоря, я не уверен, что буду сильно жалеть в таком случае. Как бы там ни было, вот деньги. Пересчитайте их.
Герр фон Папен достал из ящика стола пухлую пачку банкнот и бросил ее мне через стол. Значит, курьер из Берлина прибыл вовремя. Меня потрясло такое количество бумажек по десять, двадцать и пятьдесят фунтов, оклеенных лентами. Неужели в Берлине не нашлось купюр покрупнее? Столько бумаги никакие карманы не выдержат. Более того, они выглядели подозрительно новыми. Похоже, лишь немногие успели побывать в обращении. Эта валюта мне почему-то не понравилась.
Посол, видимо, читал мои мысли.
— Что-то уж очень новенькие эти бумажки.
Я пожал плечами и принялся считать. Двадцать тысяч, все сходится. Все деньги я завернул в газету «Репюблик», лежавшую у посла на столе. Фон Папен проводил меня до двери.
— Помните, не устраивайте мне неприятностей — и себе тоже.
Замечательное пожелание, подумал я. К сожалению, ему не суждено было исполниться.
С ценным грузом в охапке я спустился в вестибюль и через сад прошел в свой кабинет. Там я запер деньги в сейф.
Позднее я вызвал свою секретаршу. Я понимал, что обижаю ее, но тут было не до тонкостей. Я не хотел допустить ни малейшей степени риска.
— Кстати, пожалуйста, отдайте второй ключ от сейфа. Я теперь сам буду работать с ним.
Она широко раскрыла глаза. Видно было, что она уязвлена.
— Вы мне больше не доверяете?
— Милая моя Шнурхен, тут дело не в том, доверяю я вам или нет. Просто могут произойти события, которые потребуют от меня иметь оба ключа. Поверьте, меньше всего мне хочется вас огорчать.
Она беспрекословно отдала ключ и удалилась с видом оскорбленной невинности. Я жалел, что пришлось так поступить, но при этом помнил слова фон Папена: on n’est trahi que par les siens. Рисковать я не мог. Через неделю, отправляясь в командировку в Берлин, я вернул ключ Шнурхен и больше не отбирал. Это было просто неизбежно. И никогда, ни при каких обстоятельствах, она меня не подвела.
Без десяти десять вечера я вернулся в посольство. Я задернул шторы в кабинете и выключил свет в холле, чтобы никто не мог увидеть моего посетителя снаружи.
В подвале посольства фотограф уже дежурил в лаборатории. Это был проверенный шифровальщик, который до войны работал профессиональным фотографом. Если камердинер действительно доставит пленку, ее нужно будет немедленно проявить. Я и сам был фотографом-любителем, но проявлять не умел. Поэтому на ранней стадии операции «Цицерон» я вынужден был прибегать к помощи специалиста, но, надеюсь, сумел не дать ему понять, в чем дело. Думаю, он догадывался, что обрабатывает важные документы, но откуда они берутся и что в них написано, не знал, во всяком случае, от меня.
