.
Собственно, в обмен на легализацию митрополиту предложили пойти на полную и безоговорочную капитуляцию. Как он мог спасти жизни епископов и священников, добиться согласия на созыв Собора и восстановление духовных школ, соглашаясь на условия Тучкова? У меня нет ответа на поставленный вопрос. История предшествовавших пяти лет доказала, что жизнь духовенства для безбожных властей не имеет никакой ценности, точнее сказать, чем ярче архиерей, тем меньше у него шансов «заслужить» благоволение хозяев Лубянки. Разумеется, нельзя забывать, что в то время в СССР был нэп и массовые расстрелы уже не практиковались, а 1937-ой год был еще впереди. Но нельзя также недоучитывать провокаторский «талант» Тучкова, любой ценой, посулами и обманом стремившегося добиться контроля над церковными кадрами. Митрополит Сергий, равно как и остальные русские архиереи, был психологически подготовлен к тому, чтобы поверить самым невероятным угрозам — за несколько лет в ГПУ их к этому приучили.
Впрочем, как бы то ни было, в сочетании с полученной Тучковым возможностью решать, какому епископу какую кафедру занимать, будущее православного архиерейства не могло внушать оптимизма.
За все, как известно, надо платить — за регистрационную справку тоже. Ценой, которую вынужден был заплатить Заместитель Местоблюстителя, и стала «Декларация» 16/29 июля 1927 г., в которой заявлялось, что церковные деятели «не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и с нашим правительством». Митрополит Сергий и члены его «Синода» публично констатировали, что, оставаясь православными, они помнят свой долг быть гражданами Союза ССР «не только из страха, но и по совести». Не обошли они стороной и болезненного вопроса об эмигрировавшем духовенстве, потребовав от него дать письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству «во всей своей общественной деятельности». Не давших такого обязательства грозили исключить из состава клира, подчиненного Русской Церкви. Выражалась надежда и на созыв Второго Поместного Собора.
Казалось бы, ничего особенного митр. Сергий не сказал: в самом деле, почему нельзя заявить о том, что Церковь со своим народом и со своим «рабоче-крестьянским» правительством? Разве постыдно для верующего радоваться успехам родины (пусть даже и атеистической) и огорчаться ее неудачам? На первый взгляд, как будто все так и есть (хотя и возникают определенные недоумения: в самом деле, если Церковь так хочет единения со своим народом, то почему Она не хотела этого единения раньше; и зачем Церкви особо подчеркивать свою лояльность правительству, целиком состоявшему из безбожников, стремившихся ее уничтожить).
