Патриарху предложили включить в состав Синода «протопресвитера всея Руси» В. Д. Красницкого — обновленца, лично вручавшего Первосвятителю в мае 1923 г. постановление «Собора» о снятии с него сана и монашества! 19 мая Св. Тихон «в порядке патриаршей милости» и ради мира церковного пошел на этот шаг. «Представьте себе Римского папу, — писал много лет спустя А. Э. Краснов-Левитин, — который назначил бы кардиналом Емельяна Ярославского — эффект будет примерно тот же»[90]. Вся затея была откровенно провокационной. Это стало ясно уже вскоре после принятия Красницкого в церковное общение. Старый принцип «разделяй и властвуй» на сей раз был применен Е. А. Тучковым и стоявшими за ним деятелями НКВД слишком грубо: уже в июне Патриарх заявил о нежелательности какого-либо общения с «протопресвитером».
Итак, цена легализации вновь подтверждена: это разрушение институциональной Церкви. Бескорыстно отдать справку власти не желают. Однако Патриарх предпринял еще одну попытку: как выяснила Н. А. Кривова, с новым обращением в правительство, НКВД и к Е. А. Тучкову о регистрации Священного Синода он обратился 28 февраля 1925 г[91].
Церковные лидеры должны были привыкнуть к мысли о том, что за легализацию им придется отказаться от права самостоятельно принимать решения, касающиеся даже внутрицерковной жизни: наглое поведение агента НКВД Красницкого, требовавшего от Патриарха не только сохранения за ним прежнего обновленческого титула («протопресвитера»), но и включения в Высший Церковный Совет в качестве товарища председателя, показывали это со всей очевидностью.
Впрочем, был и еще один вывод: не давая регистрации, власти, тем не менее, не стремились осуществить «закрытие» подзаконной Церкви (хотя можно задаться и риторическим вопросом: а как бы они [власти] в указанное время осуществили это «закрытие» на практике?) Трехмесячный срок давно прошел, а институциональная Церковь существовала. Данное обстоятельство, равно как и опыт подзаконного существования должен был научить ни при каких обстоятельствах не доверять официальным властям. «Компромисс, к которому власти склоняли Церковь и который достигался пытками и заточением ее иерархов, был таким же мифом, как и многое другое, — справедливо отмечает, характеризуя уроки взаимоотношений Церкви и государства 1922–1925 гг., Н. А. Кривова. — Надежда на компромисс была иллюзией, искусственно внушаемой большевиками, и никакие усилия не изменили бы их стремления уничтожить Церковь, носительницу враждебной идеологии»
