. В любом случае, показательно, что митр. Сергий, первоначально сомневавшийся в целесообразности подобной акции, все-таки на это пошел…
В тюрьме, впрочем, он пробыл недолго: уже 7/20 марта 1927 г. митрополит был выпущен на свободу и получил право жить в Москве; а 5/18 мая, как уже говорилось, — собрал несколько епископов (в большинстве своем далеко не безупречной репутации), составивших при нем Временный Синод. Затем Заместитель Местоблюстителя получил от властей то, чего безуспешно добивались его предшественники (Патриарх Тихон и митрополит Петр) и (первоначально) он сам — долгожданную «регистрацию», после чего, как пишет Л. Л. Регельсон, «начинает страшное и непоправимое дело — целенаправленное изменение состава иерархии Русской Церкви.
Прежние единичные опыты распоряжения судьбами епископов, столь необдуманно одобренные многими архиереями [увы — „синодальная закалка“ — С. Ф.] теперь повторились в массовом масштабе. Ссыльные епископы увольнялись на покой, возвратившиеся из ссылки и „неблагонадежные“ епископы переводились на дальние окраины, начались хиротонии и назначения бывших обновленцев и лиц, близких к митр. Сергию»[76].
Что же было делать митрополиту? Ответ очевиден — либо идти на все уступки, либо стоять до конца, надеясь только на Бога и понимая, какую страшную ответственность на себя принимаешь. Альтернатива не из легких, выбор изначально ограничен несвободой, осознанием личной ответственности за возможный полный погром Церкви, который непременно будет, если не найти общего языка с Е. А. Тучковым. А вдруг компромисс удастся и Церковь получит не только долгожданную справку, но и законные рамки для своего бытия в богоборческом государстве?! А вдруг…
Постараемся разобраться в том, имел ли митрополит Сергий право надеяться на это «вдруг» и если имел, то что питало его надежды.
Для решения поставленной задачи вспомним основные события, предшествовавшие «Декларации». Историю эту, как мне кажется, необходимо вести с 1922 г. Сегодня, благодаря исследованиям отечественных ученых[77], которых наконец допустили в ранее закрытые хранилища, а также благодаря публикациям уникальных архивных документов [78], доказано, что именно с конца 1922 г. реальную политику в отношении Церкви стали определять сугубо в Кремле и на Лубянке, а не в в стенах канцелярий VIII (переименованного затем в V) ликвидационного отдела Народного комиссариата юстиции, ранее курировавшего вопросы государственно-церковных отношений. Подобная переориентация свидетельствовала, что большевики взялись за Церковь всерьез, поставив вопрос об искоренении религии в плоскость практических решений. События тех лет ярко иллюстрируют сказанное.
