– это попросту несуразица, естественные и неотчуждаемые права – риторическая нелепость, нонсенс на ходулях».
201Эта «богатая традиция» естественных прав не такая впечатляющая, как предполагает Хомский. Но её короткой истории достаточно, чтобы представить фундаментальным естественным правом – если хоть одно таковое существует – право собственности, которое отстаивали Томас Гоббс, Джон Локк, Джеймс Мэдисон, Айн Рэнд и прочие и прочие, которых как собак нерезанных. Как заявил Локк: «и не без причины он [человек] разыскивает и готов присоединиться к обществу тех, кто уже объединился или собирается объединиться ради взаимного сохранения своих жизней, свобод и владений, что я называю общим именем „собственность“».202 Рабство широко считалось – и так же считал Локк – правом собственности. Цари и другие монархи, такие как Яков I Английский и Людовик XIV во Франции, провозгласили божественное (и, следовательно, естественное) право королей. Аристотель утверждал, что некоторые люди являются рабами по своей природе.203 Джон Локк также утверждал, что рабство – это право собственности, а значит, естественное право.204 Естественные права, подобно языковому органу, Богу, на самом деле не могут находиться где-либо:
Поскольку у них нет предопределённого анатомией расположения (никто точно не знает, где находятся ваши естественные права, но все знают, например, где находится ваша поджелудочная железа), [концепция естественных прав] предполагает способность иметь дело с нематериальными вещами такого рода. Они сводятся к вопросам, не имеющим измерений, и я называю их религиозными идеями – их нельзя оспорить. Тот, кто поддерживает религиозные идеи, связанные с Троицей, Пресуществлением или рядом других религиозных доктрин, не сомневается. Вы не можете это опровергнуть – но, опять же, их невозможно доказать.205
Любимец Хомского, барон Вильгельм фон Гумбольдт, строго придерживался доктрины естественного права. Он повсюду (говорит он) «имел в виду свойства человеческой природы», в соответствии с «из сущности человека проистекшими логическими философскими системами».206 Для него, как и для Хомского, из этого следует, что естественное право должно быть нашим непогрешимым руководителем: «Естественное право, если применять его к совместной жизни многих людей, резко определяет границу [между свободой и требованиями безопасности]».207 Но, как всегда, естественному праву, существование которого никогда не доказывалось, во всех вариантах формулировок, которые пытались вывести его сторонники, не хватает универсальности, которой естественное право должно обладать. Барон, например, думал, что «человек более склонен к властолюбию, нежели к свободе», и он также писал, что «война представляется мне одним из явлений, в высшей степени благодетельно действующих на развитие человечества, и мне прискорбно, что она всё более и более отступает на задний план».
