У синего моря | страница 7

— Так что, пожалуй, думать! Конечно, ехать надо. Сейчас совсем другой народ. Надо их только подтолкнуть маленько, как лед весной, сами пойдут, — согласился Егор.

— А как же, Матвей, насчет инвентаря? Носилки сделали? В чем селедку таскать будем? — спросил Никита.

— Носилками комбинат обеспечит. Вам нужно взять с собой хорошую палатку, железную легкую печку, ну и посуду. Готовить придется самим.

— А может, женщину с собой возьмем?

— Не надо бабу, сами сварим.

Они разошлись тогда, когда луна ярко осветила притихшую землю, бескрайнюю снежную равнину, полузанесенные снегом деревянные дома и, заглядывая в сонные окна, тускло поблескивала на темных предметах.

Дети уже спали. Матвей осторожно прикрыл одеялом Люсю и подумал: «Где же теперь мать? Неужели совсем забыла о вас? И в этом, пожалуй, виноват я, кто же еще больше? Не сумел удержать, а главное — за красотой не разглядел душу, не увидел кукушкин ум… Жалко? Непонятное чувство не то тоски, не то обиды за ребят, а любви нет… да и была ли она?

„Увлекся, музыкант“, — сказал тогда Анатолий Федорович, и как он был прав! Именно увлекся, а не полюбил — в этом ошибка…»

А ходики, словно подтверждая его мысли, монотонно, но живо отстукивали: тик-так, тик-так. Они напоминали Матвею детство. На стене, чисто выбеленной известью, такие же часы. Вспомнил, как мать, бывало, утром подходила к ним и, откинув большую косу на спину, подтягивала гирю. Цепочка издавала хрипловатый звук, а гиря долго покачивалась, и маятник еще веселее заводил свое тик-так, тик-так.

Маленький Матвейка прислушивался, закрывал глаза: как по-разному говорил этот желтый металлический кружок! Иногда он издавал совсем незнакомые звуки. Случалось, мать поднимала его, он разочарованно смотрел на ходики и уже не слышал той волшебной музыки, которую они издавали, когда он лежал с закрытыми глазами.

Когда матери не стало, ходики стояли неделями, и мальчику страшно было к ним подойти…

Вечерами отец часто присаживался на край постели Матвейки и молча поглаживал его светлую кудрявую голову, смотрел куда-то в сторону и тяжело вздыхал.

Однажды отец пришел веселый, озорно прижал Матвейке нос, спросил:

— Ну, чего бы ты хотел, пострел, а?

— Как, чего? — удивился Матвейка.

— Ну, купить тебе чего?

— Гармошку, ясно.

— Ну, ясно так ясно, — сразу согласился отец.

И на следующий день, действительно, принес гармонь. Матвейка ласково поглаживал перламутровые клавиши, дышал на мехи, волнуясь, осторожно взялся за ремни, растянул, мехи издали тяжелый протяжный вздох. Потом нажал на прохладные клавиши — и раздались звуки. Он сам, своими неуверенными пальцами создавал их и до упоения вслушивался в каждый, забыв о времени, обо всем на свете.