Матвея приятно удивила эта редкая среди коряков опрятность молодого пастуха.
Словно угадав мысли Матвея, Никита сказал:
— Шибко хороший парень Анфим, только смешной маленько, хочет быть доктором — оленей лечить.
Что ж тут смешного?
— Ты разве не знаешь, что он отца на базу к Невзорову возил, чтобы его там по-русски волосы стричь научили? А потом, он ходит к Ульяне, учится у нее мыть, стирать, пищу готовить…
В юрту вошла большая мохнатая собака, за ней Анфим.
Лицо его по-девичьи белое, чистое, — и весь он стройный, высокий, словно дубок.
Почувствовав на себе пристальный взгляд Матвея, Анфим смутился, щеки, и так розовые от холода покраснели гуще. Он неторопливо снял кухлянку, и Матвей увидел на нем чистую отглаженную синюю косоворотку. Глянул на Никиту — на нем тоже была косоворотка, только черная. На себя Матвей смотреть не стал: и на нем была черная косоворотка. Он подумал: «Надо как-то разнообразить свой наряд, а то всю артель по рубашкам узнавать будут».
Анфим достал из сундучка маленькие тарелки и вилки. Лицо его было торжественное, по-мальчишески задорно поблескивали узкие черные глаза.
— Молодец! — не удержался от похвалы Матвей. — Говорят, хочешь быть доктором?
— Хочу. Олешки часто болеют, лечить никто не умеет. Телят шибко жалко.
— Тогда тебе надо в село.
— Без олешек скучно. Я в школу хожу, учитель показывает, что надо учить.
— Сам занимаешься?
— Сам. Пока нетрудно. Учитель говорит, много на доктора учиться надо, на материк ехать надо…
— Придется, Анфим, если хочешь быть ветеринаром.
— Трудное слово.
— И дело нелегкое — получить высшее образование.
— Знаю. Интересное. Сейчас нам пастухов надо еще. Кого дашь?
— Кто согласится. Собрание решит.
— Я поеду с вами.
Вернувшись в поселок, Матвей провел собрание: нужно было срочно подобрать пастухов, обсудить вопрос о сельдевой путине.
Никто не хотел ехать в табун. Первым отказался Чечулин Максим. В артель пришел он недавно, работал хорошо, старался во всем подражать Матвею, только прическу не хотел менять — лоб и затылок брил начисто, с макушки же свисала тоненькая косица, черные глаза, казалось, все время к чему-то прицеливались, хотя Максим никогда не был охотником.
Только назвали его, он встал, снял малахай.
— Ты, Матвей, много говорил, теперь я буду говорить. Ты жил в юрте?
— Нет, Максим.
— Знаю, ты не жил. Я много жил. Там темно, холодно. У меня ребята есть, им здесь хорошо, в школе учатся — с бумагой говорят. Я не хочу больше в юрте жить. Ты сколько раз в тундру приходил, звал нас, а теперь снова посылаешь, зачем? Мне здесь хорошо, лучше… — Надев малахай, Максим сел.
