Самолёт пронёсся очень низко над прекрасным, разворачивающимся внизу как большой макет городом со сверкающей рекой, мостами и громадным игрушечным собором. Это было очень похоже на Париж! И тут же начался грохот торможения, и самолёт своим тупым носом, широким, как окно в гостинице, буквально въехал, прогремев, как телега, и затрясшись, в тихий сад. Окно было с дверью и выходило на террасу, вдали блестела излучина реки с мостами и какая-то триумфальная арка.
– Плас Пигаль, – почему-то сказала Лина и указала Васе: – Смотри!
Вася пошёл открывать дверь на террасу, и началась сказочная жизнь.
Однако Лине пока ещё нельзя было ходить за реку, хотя лечение началось и продвигалось успешно. Вася уходил и целыми днями где-то пропадал. Он ничего не запрещал Лине, но было понятно, что и река, и собор, и тот чудесный город ещё очень далеко от неё. Пока же она стала потихоньку выходить из дома, бродить по одной-единственной улочке, поскольку сил ещё было мало.
Здесь, она заметила, все были одеты, как Вася, как самые лучшие дети-цветы, которых она видела в зарубежных кинофильмах. Длинные волосы, дивные тонкие руки, белые одежды, даже веночки. Правда, в магазинах имелось всё, о чём можно было мечтать, но, во-первых, Вася не оставлял Лине денег – всё, видимо, поглощало лечение, очень, наверно, дорогое. Во-вторых, отсюда было невозможно посылать посылки и почему-то даже письма. Здесь не принято было писать! Нигде ни клочка бумаги, нигде ни ручки. Не было никакой буквально связи – возможно, Лина попала как бы в карантин, в нечто переходное.
Там, за рекой, она видела бурлящую подлинную жизнь богатого иностранного города. Здесь тоже было всё: рестораны, магазины. Но не было связи. Лина передвигалась пока что, держась двумя руками за стенку, как новорождённая, как только научившийся ходить младенец. Когда Лина пожаловалась Васе, что она хочет в магазин, он тут же принёс ей кучу одежды – всякой, в том числе и ношеной, мужской, женской, детской, причём разных размеров. Принёс и чемодан обуви, как носят русским зарубежные друзья от всех знакомых. Среди одежды находились и серые мужские кальсоны, отчего Лина слегка смутилась. Бог знает что это были за вещи и чьи! И куда их было девать, Лина не знала, потому что она сама очень скоро начала носить всё Васино – что-то вроде белой сорочки и поверх белое платье из тонкого полотна. Роста они с Васей были одинакового, сложение Васи, здорового человека, было такое же, как и у истощённой Лины. Лина поплакала над этой одеждой, сказала вечером Васе, что очень хочет послать посылку Серёженьке и маме, и показала на две кучки. Вася нахмурился и промолчал, а наутро вся одежда исчезла.
