— Дикари из бледа! Испортили зрелище!..
— Неужели вы полагаете, что мне жаль пяти франков, заплаченных за билет? — спросил я. — Они великолепны, ваши соотечественники. Каким человечным и непосредственным был их порыв, как горячо вступилась они за чужого им человека! Такое зрелище стоит больше пяти франков.
Талиб — не убежденный мною — пожал плечами.
Он наверняка чувствовал себя более "европейцем", чем я.
* * *
Шли дни, недели, месяцы…
Позади остались люди и красочные города, позади — Атлас, касающийся вершинами небес, горные дуары, могучие касбы каидов, подлинных владык гор, позади — снега и кедры, шумящие потоки.
Если оглянуться, вдали виднеется гигантская стена — гряда Атласа, но если бросить взгляд на восток или на юг, он теряется в безграничном пространстве бледа.
А где же начинается Сахара?
Нет никакой четкой границы между хоть сколько-нибудь заселенным бледом и безводной безлюдной Сахарой. Нет четкой границы между Марокко и Алжиром. Такая граница есть только на карте.
У подножия Атласа довольно часто встречаются селения, потому что потоки несут с гор воду; здесь обрабатывают землю, сеют хлеб, кукурузу, разводят скот, выращивают оливки и финики…
Чем дальше на восток или на юг, тем пустыннее становится пейзаж, тем меньше воды и тем сильнее чувствуется горячее дыхание Сахары.
Иногда мне попадалась на пути нищая, вылепленная из красной земли деревенька: несколько десятков пальм, источник, немного скота.
В горах приходилось составлять маршрут от дуара к дуару. а в пустыне я шел от источника к источнику. Там, где нет воды, нет ни людей, ни животных, ни пальм, ни травы, только жестокое убийственное солнце и смерть.
Иногда в тех местах, где была хоть какая-нибудь растительность, я встречал одинокую хижину кочевника. Случалось мне отдыхать и в химе — каменной или глинобитной хате с похожей на стог соломенной крышей, и в военном лагере. Здесь были расположены только части Иностранного легиона.
Еще несколько лет назад в этой местности происходили бои, и я бреду по так называемой незамиренной зоне под собственную ответственность, подписав заявление о том, что семья моя не будет предъявлять претензий, если я погибну. В левом кармане у меня письмо от французских властей, в правом — из султанской канцелярии. В зависимости от обстоятельств я лезу то в правый, то в левый карман. Иду я спокойно и чувствую себя в безопасности. Для каждого у меня — раскрытая ладонь и святое слово "слама". Мое единственное оружие — морской финский нож. Богатства у меня нет, я несу с собой фотографический аппарат, компас, немного денег, в ранце — пищу и воду. Вода — это главное!
