Сидели мы как-то с моим проводником на разостланной циновке на улице одного из берберских селений, попивая то ли кофе, то ли горячий зеленый чай с мятой.
Мы не спешили. За нашими плечами была дорога, впереди тоже предстояла дорога. А сейчас — отдых, стоянка. Мы болтали. Невдалеке сидело человек восемь-десять.
Сидели на корточках на улице под забором. Только не пили ни кофе, ни чаю. За исключением двух, все казались статуями. Спокойные, неподвижные, хотя солнце и палило немилосердно. Двое же явно ссорились. Они садились, вставали, размахивали руками, делали при этом театральные драматические жесты.
Был там и махазни — стражник паши, марокканский полицейский. Этот попросту дремал. Видно было, что он даже и не пытается прислушиваться к спору.
Эта группа привлекла, наконец, мое внимание.
— М’хмед. что там происходит? Что это за люди? — спросил я.
— Суд, м’сье, — коротко ответил М’хмед.
— Ага, — проговорил я.
И — по местному обычаю — оба мы погрузились в молчаливые размышления.
Спустя добрый час дремавший махазни очнулся. Он поглядел на солнце, на сидящих рядом, встал, потянулся, не спеша подошел к ссорящимся и сказал им что-то. В ответ послышалось бормотанье.
Тогда махазни одного огрел палкой, другому дал хорошего тумака, вернулся на свое место и опять погрузился в сонные размышления.
В ответ на мой вопросительный взгляд М’хмед объяснил:
— Он дал им еще полчаса.
— Угу.
Когда две спорящие стороны обращаются за разрешением спора к паше, тот не торопится рассудить их. Сначала он посылает стражника, который приходит на условленное место — там, кроме спорящих, присутствуют арбитры, свидетели, а бывает, что и просто зеваки (собираются обычно где попало: на улице, на площади, под стеной или забором) — и решительно заявляет: „Помиритесь. Даю вам два часа времени“. Когда проходит назначенное время (его определяют по солнцу, потому что часов здесь никто не носит), махазни спрашивает, пришли ли они к соглашению. Риторический вопрос! Палкой или кулаком убеждает он их идти на мировую и дает им еще час времени, потом — полчаса. Потом — несколько минут.
В спор он не вмешивается. Это не его дело. Не станет же он заниматься каким-то дурацким мешком овса, мелкой ссудой или же одолженным либо нанятым осликом, который, перегруженный через меру (он ведь чужой!), сыграл злую шутку — сдох.
Наконец, махазни в последний раз встает и спрашивает:
— Не договорились?
Обычно тогда, именно только тогда, спорящие приходят к соглашению. И махазни получает причитающийся ему — от обеих сторон — подарок. Ни за что. За то, что бил их. Правда, беззлобно, просто так — по долгу службы, по традиции.
