Замечательно вела Мария Николаевна эту сцену, обнаруживая перед зрителями тайну одиночества человека, постигаемую им в последние минуты, когда люди уже бессильны что-либо дать ему и он может только обратиться к «богам», то есть к тем внутренним своим силам, которые определили его жизнь и судьбу.
Она выступала несколько вперед и под звуки лиры говорила свои прощальные стансы. Она обращалась с благодарением к богам за все, что они ей даровали, перечисляла все их богатые дары, благодарила и за то, что они
«Избраннице позволили своей
Коснуться сладкой чаши этой жизни…»
Тут Мария Николаевна делала паузу и с каким-то оттенком упрека себе продолжала:
«Коснуться лишь – не пить ее до дна».
Потом, с гордо поднятой головой, произносила:
«Смотрите же! Покорная веленью –
Я ставлю этот сладкий жизни кубок…»
Она делала движение, как бы отталкивая что-то от себя:
С сознанием собственного достоинства она утверждала:
«Свершила все, что вы мне завещали».
Потом переходила в трогательную мольбу:
«Даруйте ж мне последнюю награду».
И, как бы уговаривая сама себя, поясняла:
«Избранник ваш не должен слабым быть,
Не должен он добычей стать болезни…»
Было понятно, что Сафо думала обо всех связанных со старостью разочарованиях, о ревности, об одиночестве, жестокую тяжесть которых она уже испытала, и просила:
«Нет, в полной силе, в цвете жизни, боги,
Его возьмите в светлую обитель!»
Чуждая гневу, ревности, ненависти, она находила в себе силы проститься со всеми, подзывала своих друзей. Поцелуем друга целовала Фаона, поцелуем матери – Мелитту и уходила от смущенных, предчувствующих беду людей.
Ермолова стояла на утесе с золотой лирой в руках, в царственной пурпурной мантии, озаренная лучами солнца.
И после слов: «Теперь – я ваша!» – делала движение вперед, взметнув руками, как крыльями, и исчезала. И нельзя было поверить, что исчезала она не в волнах Эгейского моря, а просто-напросто, подхваченная рабочими, падала на тюфяк за кулисами.
Образ Сафо был одним из шедевров Ермоловой. Той божественной Сафо, которая, так же как и другая «избранница богов» – Иоанна д’Арк, совершила преступление, забыв свое призвание, пожелав испытать радости смертных людей и испить от чаши обычной любви, – и заплатила за это смертью. Эти роли недаром были так близки ей: она не была счастлива в личной жизни и бессознательно играла самое себя. По крайней мере, думая о ее жизни и вспоминая путь, пройденный ею, я всегда при этом слышу слова Сафо:
