После смерти Гершвина Дрейфус решительно отвергал, что Гершвина "открыл" он, а также и то, что он, публикуя его песни, помог ему пробиться и сделать карьеру. "Человек такого таланта, как Гершвин, не нуждался в том, чтобы кто-то пробивал ему дорогу", — говорил мне Дрейфус. В подтверждение этого Дрейфус добавил: "Это делал за него его талант". Хотя всем хорошо известна скромность Дрейфуса и его постоянное желание оставаться в тени, не вызывает никаких сомнений, что с самого первого дня, как Гершвин начал у него работать, тихо, незаметно и часто каким-то загадочным образом он словно приводил в движение какой-то тайный механизм.
Однажды, это было в 1918 году, продюсер Перкинс предложил Дрейфусу поставить ревю с Джо Куком в главной роли, с эффектным велосипедным номером, негритянским оркестром из 25 инструментов Джима Юропа и со множеством других блестящих номеров. Идея показалась Дрейфусу интересной. Он выдал Перкинсу аванс, а также предложил оплатить все оркестровки. Когда Перкинс рассказал ему о своих дальнейших планах и сообщил, что ему нужно еще пять музыкальных номеров, Дрейфус предложил Гершвина. Тексты написал сам Перкинс (лишь один или два были написаны при участии Айры Гершвина).
Это ревю, которое называлось "В половине девятого" (HalfPast Eight), было поставлено в стиле "комедии ошибок". Оно шло в театре "Эмпайр" в городе Сиракьюз, штат Нью-Йорк. А так как Перкинс не смог оплатить стоимости разрекламированного состава кордебалета, пришлось прибегнуть к помощи мужской половины труппы: вот они появляются на сцене — одеты в китайские пижамы, лица закрыты большими зонтами. Прибегнув к этой хитрости, он пытался выдать их за "девушек-участниц". На премьере, состоявшейся 9 декабря 1918 года, "обман" мог бы остаться незамеченным, если бы не досадная помеха: три зонта "заело" и истинный пол "участниц" кордебалета — безжалостно раскрыт. "В половине девятого" не стоит и гроша ломаного.." — писал журнал "Варайети".
В среду, накануне утреннего спектакля, один из главных исполнителей, чувствуя неминуемый провал, поспешил скрыться, и в программе образовалась жуткая брешь, которую необходимо было срочно чем-то заполнить. Режиссер уговорил Гершвина выйти на сцену и что-нибудь сыграть. Робко и неуверенно Гершвин вышел на сцену и исполнил импровизацию на тему своих песен. Никто в зале никогда не слышал ни одной из них. Это был один из тех редких случаев, когда его игра не произвела никакого впечатления, и публика осталась совершенно равнодушной к его музыке.
