— Яблоньку сажаю.
Он воровски оглянулся и понизил голос:
— Ежели это дерево привьется, можно сад развести. Груши, яблони… Самое главное — лишь бы деревца не сломали.
— А где достанешь их?
— Вот эту сын сторожа с Куракиной дачи за двугривенный продал… Еще обещал. Достать можно… Ну, пойдем ко мне.
По дороге к сторожке Водометов сообщил, что земляк его кладбищенский сторож Ерема тихонько от начальства поехал в свою рыбацкую деревню толковать о покупке старых сетей.
— А меня просил быть эти дни за него. Всё бы хорошо, да могильщики шибко пьянствуют. Нынче — все трое засветло с кладбища ушли. Насилу упросил их про запас могилку заготовить, — гляди, кого привезут еще…
Он отпер сторожку. Едва Алеша шагнул за ним в сумрак помещения, как над головой его что-то захлопало и зашумело. Паренек вздрогнул от неожиданности. Фома Исаич засмеялся и громко позвал:
— Феофаныч!
Откуда-то сверху слетела маленькая зеленая сова и села Фоме Исаичу на руку. Сидела нахохлившись, устремив немигающий взгляд своих глаз-кругляшек на окно.
— Ах, мазурьё, мазурьё! — Фома Исаич ласково погладил взъерошенную птицу. — Видел, Леха, такое пугало?
— Отпустил бы ее на волю, Фома Исаич. Зачем птицу мучить?
— Ишь, птичий защитник! Она не моя. Да и какое ж ей тут мученье? Осень ведь — пускай в тепле живет.
Алеша присел на скамью у окна. Оно выходило за ограду кладбища. Из другого, противоположного окна видны были могильные кресты. В углу сторожки стояло несколько заступов.
Фома Исаич засуетился:
— Ты посиди покуда, Леха, а я огонь разожгу, чайку вскипячу, — попьем, потолкуем…
Подкладывая в плиту дрова, он строил вслух планы о том, как они заживут, когда сколотят артель и станут ловить рыбу. А за чаем говорил об охоте, о птицах:
— Хитрая штука — птичьи перелеты. Ты заметил — все они летят над рекой. Она им вроде бы дороги.
Алеша продолжал смотреть в окно. День заметно тускнел.
— Глухо тут у вас.
— И глухо, и уныло, рыбачок. Эва, сколько народу погребено. Люди — одна бренность. Из земли явились, в землю и уходят.
— А коли явились — значит, им надо было что-то сделать.
— Сделать? Хм… А ты, никак, думающий. Смотри только, как бы бессонницу не нажить.
Когда за окном совсем стемнело, Водометов засветил фонарь, сходил запереть ворота, а вернувшись, ворчливо продолжал:
— Ереме тут еще вольготно. Как вечер — так с плеч долой хлопоты. Хоть спи себе. А наш заводской брат частенько шабашит в четыре утра. В Питере-то в это время самая темень. Помню, бывало…
