Рим: история города | страница 88
Римляне верят, что есть странные закономерности, позволяющие предсказать исход папских выборов. Говорят, что худощавый папа приходит на смену толстяку, и так же соблюдается чередование папских имен в зависимости от того, содержат ли они букву «р». Насколько я могу судить по портретам, Урбан VIII и Иннокентий X были примерно одинаковой, вполне обычной для сановника XVII века комплекции. Примета относительно буквы «р», правда, подтвердилась. И хотя Иннокентия X часто обвиняли в том, что он, в отличие от своего предшественника, медлил с принятием решений, после выборов новоиспеченный папа времени не терял и наказал крайне непопулярных родственников Барберини. Он арестовал их и организовал комиссию, которая должна была расследовать источники их богатства. Однако главный сторонник семейства Барберини стал оказывать на Иннокентия политическое давление и настаивать на освобождении родичей. Иннокентий не назначил кардиналом никого из этой семьи, посчитав, что никто из них не обладает достаточными способностями. Он стал первым папой, доверившим Секретариат верному коллеге — Фабио Чиги, позднее наследовавшему ему в качестве Александра VII (1655–1667).
Тем не менее Иннокентий не смог избавиться от обвинений в семейственности и в подверженности женскому влиянию. Обвинение имело отношение к капризам его невестки, донны Олимпии Маидалькини, которая, если верить слухам, была еще и его любовницей. Этой эффектной даме удалось трижды выйти замуж, последовательно за наследников трех аристократических римских семей: Альдобрандини, Боргезе и, наконец, Памфили. С каждым вдовством ее состояние значительно возрастало. В соответствии с укоренившимися в обществе женоненавистническими традициями исследователи папства постоянно представляли ее в виде мегеры «с ненасытными амбициями и алчностью», утверждали, что влияние ее было «мрачного свойства» (Дж. Келли). Почему ее влияние было более мрачным, чем, скажем, у пятнадцатилетнего сорванца, которого Юлий III (1550–1555) подобрал на улице Пармы и сделал кардиналом, объяснить трудно. Быть может, дело все-таки в том, что она женщина? Возможно, возмущение Олимпией говорит больше о комментаторах, нежели о самой Олимпии. Ее строгий, анахронично суровый бюст стоит в коридоре дворца Дориа-Памфили неподалеку от кабинета Иннокентия X. Скульптура, несомненно, отражает черты решительной женщины, но ее родственник-папа, по крайней мере в том виде, в каком изобразил его Веласкес, ни в чем ей не уступает.