восьмидесятилетнему старцу, уделявшему ей больше внимания, чем приличествовало человеку его возраста и сана. Происходя из Беарна и имея родню на испанской границе, он вручил г-же де Шеврез указания, каким путем ей надлежит следовать, и рекомендательные письма, которыми счел нужным снабдить ее. Она переоделась в мужское платье и верхом пустилась в дорогу, не имея при себе женщин и сопровождаемая только двумя мужчинами. В спешке отъезда она забыла, сменяя одежду, о врученных ей архиепископом Турским путевых указаниях и рекомендательных письмах и не взяла их с собой, что обнаружила, лишь проехав пять или шесть лье. Это досадное обстоятельство заставило ее отказаться от первоначального плана, и, не зная, куда направиться дальше, она и ее спутники, все на тех же конях, добрались за день до места, отстоявшего на одно лье от Вертея,
[60] где я тогда находился. Она прислала ко мне одного из своих людей, чтобы он рассказал о ее плане пробраться в Испанию, о том, что она потеряла запись своего маршрута и что, страшась, как бы ее не узнали, настоятельно просит меня не видеться с нею, но дать ей верных людей и снабдить лошадьми. Я немедленно выполнил ее пожелания и собирался в одиночку выехать ей навстречу, чтобы в точности узнать от нее самой, каковы причины ее отъезда, столь несообразного с тем, о чем я ее недавно поставил в известность. Но так как мои домашние видели, что я с глазу на глаз разговаривал с каким-то не захотевшим назвать себя человеком, они сразу же пришли к выводу, что у меня произошла какая-то ссора, и не было ни малейшей возможности отделаться от многих дворян, которые изъявили желание отправиться вместе со мной и которые, быть может, узнали бы г-жу де Шеврез. Итак, я с нею не встретился. Ее благополучно проводили в Испанию, преодолев тысячу опасностей, причем некая дама, у которой она остановилась проездом, сочла ее более целомудренной и более жестокой, чем это свойственно мужчинам такой наружности. С границы она переслала мне с одним из моих людей драгоценности стоимостью в двести тысяч экю, прося меня принять их как дар, если она умрет, или возвратить, если она об этом попросит. На следующий день
[61] после отъезда г-жи де Шеврез в Тур прибыл отправленный ее мужем, нарочный, чтобы сообщить ей то, о чем я ее уже известил, а именно, что дело королевы улажено. Больше того, ему было поручено передать г-же де Шеврез поклон от имени Кардинала. Этот нарочный, пораженный тем, что не нашел ее, обратился к архиепископу Турскому и заявил, что с того спросят за этот побег. Добряк, испугавшись угроз и огорченный отсутствием г-жи де Шеврез, рассказал нарочному все, что ему было известно, и указал дорогу, по которой она должна была следовать; он отрядил своих людей в погоню за ней и написал ей все, что, по его мнению, могло убедить ее возвратиться. Но поездка, начатая из-за ложной тревоги, была продолжена из-за утери записи маршрута, о чем я уже упоминал выше. Ее и моя злая судьба заставили герцогиню покинуть тот путь, на котором ее, без сомнения, можно было бы разыскать, и она свернула к Вертею, чтобы так некстати обременить меня обвинением в содействии ее проезду в Испанию. Это столь непостижимое бегство, и притом тогда, когда дело королевы пришло к счастливому завершению, возродило подозрения короля и Кардинала, ибо, не зная всех обстоятельств, они пришли к убеждению что г-жа де Шеврез не приняла бы столь поразительного решения, если бы сама королева не сочла его необходимым для их общей безопасности. Королева же, со своей стороны, не могла догадаться о причине этого поспешного бегства, и чем больше побуждали ее объяснить, что его вызвало, тем больше она опасалась, что примирение с нею было неискренним и что г-жой де Шеврез желали располагать лишь затем, чтобы, сняв с нее показания, дознаться о том, о чем она умолчала в своих. Между тем отправили президента Винье
