И не очень долгий. Когда я несколько месяцев проработал в Доме Пату, во Франции был принят закон, запрещающий использовать труд иностранцев. Поскольку я родился в Париже, я мог подать документы на получение французского гражданства, но это означало бы обязательную службу в армии. В Париже я не был счастлив и был не готов сменить подданство (в конце концов, я был наполовину русским и наполовину итальянцем, а не французом; кроме того, из многолетних разговоров с мамой выросла моя мечта когда-нибудь уехать в Америку).
Я без особых сожалений вернулся домой во Флоренцию, не до конца еще осознавая важность принятого решения: я свяжу свою жизнь с модой. Надо понимать, что в то время только Париж был модой. Не существовало значимых американских дизайнеров и вообще не существовало итальянских. В итальянском языке даже слова такого не было; человек, который шил одежду, назывался sarto, портной. Это не могло меня не беспокоить. Заниматься модой в Италии означало копировать, как мама, последние парижские модели. Можно было также заниматься частными заказами: девушки из богатых семей вырезали картинку из Vogue, приносили ее своей sartina — портнихе — и получали более или менее внятную копию. Поэтому, когда в 1933 году, вдохновленный приобретенным у Пату опытом, я решил открыть свое маленькое ателье на улице Фраттина в Риме, это было смелым и рискованным шагом.
Мама меня на него благословила. Я по-прежнему много времени проводил во Флоренции и часто прибегал к ее помощи, чтобы сшить придуманные мною модели. Пату и большинство других великих кутюрье могли собственноручно выполнить весь цикл создания платья: нарисовать, задрапировать, раскроить, сшить. Основам этих процессов меня научил мамин заведующий производством, но я не собирался в них совершенствоваться. Мне не хотелось конструировать выкройки или кроить ткань, теория и технологии меня мало интересовали. Для такого мастера, как Люсьен Лелонг, женщина была всего лишь элементом дизайна. Мое же отношение к клиенткам было намного более личным — я создавал модели для конкретных женщин. Мне хотелось преподнести их в наиболее выгодном свете. Особенно важным это было в Риме — сами женщины ценились там неизмеримо выше, чем все мои придумки.
У меня была возможность создавать модели для сливок римского общества, в том числе и для дочери Муссолини Эдды Чиано (девушки, ничем не выдающейся, кроме своего происхождения). Со многими из своих будущих клиенток я познакомился, когда проводил лето в Форте-деи-Марми, где отдыхали светские люди со всей Италии. С моей самой первой клиенткой в Риме, красавицей Надей Берлингиери, нас вообще связывала невероятная история: я дрался на дуэли из-за ее сестры Лолы.
