Я уже совершил несколько удачных поездок в Париж по маминой просьбе, и теперь она устроила мое знакомство со знаменитым модельером Жаном Пату[38]. Сначала я был представлен его секретарю по связям с общественностью барону Хьюго Оддо, а уж он представил меня великому кутюрье. В тот же вечер я сопровождал Пату, Оддо и нескольких богатых дам в Лидо и был охвачен благоговейным страхом. Я молча смотрел шоу и чувствовал себя провинциалом. Во Флоренции я успел снискать репутацию светского щеголя, но мы были в Париже, и мне было восемнадцать.
Вскоре мне предложили рисовать эскизы для Дома Пату вместе с дюжиной других художников, и хотя это место находилось на низшей ступени карьерной лестницы, работать с мэтром было огромной честью. Наши столы стояли в просторной комнате с белыми стенами, мой располагался у окна. Иногда нас посылали в библиотеку, чтобы изучить материалы по определенному историческому периоду или региону — например, Кавказу — и представить свои идеи. Но чаще нам в качестве образца давали определенный силуэт, ткань и набор цветов и говорили: «Посмотрим, что вы из этого сможете сотворить». Когда эскизы были готовы, мы передавали их пожилой женщине, la première, которая отбирала лучшие и показывала их Пату.
Он выглядел весьма внушительно: высокий мужчина с седыми волосами и хорошим цветом лица с правильными чертами. Держался он неизменно отстраненно и корректно, часто носил бабочки. Личных бесед Пату меня не удостаивал, но я мог наблюдать, как он рассматривает мои эскизы: когда ему что-то нравилось, он делал легкий кивок. Получивший одобрение набросок мог переделываться еще три-четыре раза, пока la première не прикрепляла его к стене.
Я в первый раз жил один, вдали от дома, и не где-нибудь, а в Париже, но это не стало захватывающим приключением, на которое я рассчитывал. Мама сняла мне комнату в квартире лишившихся состояния русских эмигрантов на улице Вожирар, которая точно не была центром ночной жизни. Приютившая меня семья настаивала, чтобы я ужинал с ними ровно в семь, а потом к полуночи обязательно был дома. Когда я не выполнял их требования, они читали мне нотации и угрожали рассказать маме, что я веду беспорядочный образ жизни. Но мне скучно было выслушивать их постоянные рассказы о прошлом, столь типичные для русских эмигрантов. Поэтому я бродил по улицам, ужинал бананами и появлялся дома только перед наступлением объявленного ими комендантского часа. Это был не самый интересный и событийный период моей жизни.
