На землю опускалось темное покрывало ночи. Замолкли голоса птиц, притихли животные. До нагромождения прилепившихся друг к другу строений аль-Карха, узких улочек, забитых прохожими, было еще далеко.
По обоим берегам Тигра тянулись цветущие парки, в которых то здесь, то там показывались загородные дворцы визирей и эмиров.
Лодка приблизилась.
— Э-эй! — крикнул Абуль Атахия.
Кормчий не шевельнулся: пли не слышал, или не хотел отвечать.
— Э-эй, на борту! — повторил поэт.
— Некогда нам! — ответили с лодки.
Как это часто случалось, получив отпор, Абуль Атахия во что бы то ни стало захотел добиться своего. Кроме того, время было позднее, нужно было спешить.
Повинуясь команде, матросы убрали паруса и уселись на весла. Абуль Атахии стало ясно: это не вечернее катание по Тигру, устроенное богатым багдадцем. Да и спускавшаяся ночь обещала быть безлунной, непригодной для увеселений на реке.
— Э-эй, на борту!
Кормчий привстал, сложил руки рупором.
— Чего тебе? Кто ты?
— Чужеземец я! Ты понимай, я чужеземец! — слегка коверкая слова, ответил Абуль Атахия. — Ночью пора попасть квартал аль-Харбийя. Не знаю, как добраться. Будь великодушен, хозяин!
Кормчий на минуту исчез, затем появился снова.
— Ладно, возьму!
Лодка замедлила ход, повернула и причалила к берегу. Рослый матрос поднял дощатые сходни, один конец уложил на борт, второй перебросил на прибрежную гальку.
Абуль Атахия проворно взбежал по сходням, с поклоном приветствовал кормчего и, послушный его указанию, присел на скамеечку возле спущенного паруса. Огляделся. Лодка уже отошла от берега. Четверо матросов налегли на весла. На корме горел факел. Его неровный свет вырывал из сгущавшихся сумерек фигуры двух людей. Это были мужчина и женщина. Одетые по-бедуински, они сидели, скрестив ноги, и дремали. Перед мужчиной стояли кабкабы, какие носят в Хиджазе. Возле женщины на палубе была устроена широкая постель, в которой спали два мальчика, полуприкрытые вышитым узорчатым платком. Головы их покоились у женщины на коленях.
«Тут что-то кроется, — подумал Абуль Атахия. — Это не родители с детишками. Не мешало бы разгадать загадку! Ничего не скажешь, отличный вечерок!»
Нос лодки разрезал недвижную гладь реки. Ветер улегся. Воздух был тих и спокоен. Ни звука. Лишь монотонноласковое журчание воды, плещущей о борт, да легкие удары весел и приглушенные ритмичные всплески.
Впереди показались центральные кварталы Багдада. Здания были освещены. Над Тигром разносились пронзительные призывы муэдзинов, сзывавших верующих на вечернюю молитву.
