Все эти немые полуразрушенные памятники говорили об испанском владычестве, по Роберту и Ларри, достаточно знакомым с Мексикой по книге Прескота, невольно вспомнилась другая, следующая страница ее истории. Перед ними встала мощная суровая фигура старого вояки-индейца Джуареца, единственною целью жизни которого было освобождение его родины от ига жестоких пришельцев-европейцев.
Юноши, поглощенные одними и теми же воспоминаниями, перекинулись краткими фразами и снова умолкли. Только голоса Пипо и Томсона, предлагавших продолжать путь, вернули их к действительности.
Маленький отряд снова двинулся в дорогу.
Чем дальше он продвигался, тем чаще стали встречаться ранчо и плантации; кактусы, дикие цветы и пальмы уступили место апельсинным и кофейным рощам; огромные манговые деревья окаймляли тропинку, скоро тропинка стала шире и превратилась в дорогу. Старые манговые деревья опирались на каменные стены.
Промчавшись вниз по склону, переехав через мост и взобравшись на небольшой крутой холмик, путешественники очутились на круглой площади, на окраине древнего города.
Площадь окружали развесистые индийские лавры, в густой тени которых шла широкая дорога, вымощенная каменными плитами и уставленная по бокам непрерывным рядом железных скамеек.
Живописные индейцы, пеоны, вакеро, ранчеро, продавцы, паломники, направлявшиеся на празднества в Чалько, вереницы нагруженных ослов и мулов, хозяйки и их служанки — все это двигалось по направлению к рынку, быстро мелькало мимо юношей, но движение это совершилось так бесшумно, что самым резким звуком, прерывавшим молчание, было пение птиц.
Было что-то фантастическое в этом отсутствии шума, в вымощенном камнем городе с двадцатью тысячами жителей, в ’самом сердце которого господствовала почти монастырская тишина. Жители говорили на музыкальном языке, они улыбались при встречах и беседах, но нигде не было слышно громкого смеха. Обутые в сандалии ноги и маленькие подкованные копыта бесшумно скользили по сглаженной мостовой из лавы. Не было заметно ни суеты, ни толкотни, — все двигались с врожденной грацией, свойственной только мексиканцам.
Путники, выбравшись с рыночной площади, поехали по главной улице мимо открытых ворот домов, в которые видны были чарующие внутренние дворы домов и сады, прекрасные, как в сказке. Они выехали на площадь Антигуа с ее своеобразными каменными скамьями, свернули влево и поскакали по извивавшейся улице, обсаженной с двух сторон цветущими колючими кустами. Эта улица привела их на другой рынок, представлявший новую яркую картину кипу чей, по бесшумной туземной жизни.
