— Готово! — прервал его голос заведующего, вышедшего на платформу.
— Хорошо, — ответил кондуктор. — Спокойной ночи, мой мальчик, и приятных вам снов… ну, хотя бы о Мексике… Ха-ха-ха… о Мексике.
Роберт смотрел, как они вскочили в вагон и как поезд быстро исчезал в сумраке ночи; кондуктор махал ему фонарем.
Юноша вернулся в маленькую контору, показавшуюся еще более скучной и унылой, чем раньше, словно она тосковала по уехавшим недолгим гостям.
На столе лежала куча депеш, оставленная ему заведующим для передачи. Большинство из них были адресованы в главную контору — это были всевозможные инструкции служащим дороги, и с ними он быстро справился; но одна, самая последняя, была для его прямого начальника, и рука Роберта судорожно замерла на ключе, когда он дошел >w до ее по следи ей части.
— Что случилось? Продолжайте, — простучали ему.
Нервно и неровно, совсем не похоже на обычную гладкую передачу, рука его выбила остальные слова, причинившие ему такое сильное волнение.
"Если телеграфист на этой станции оставляет подземный провод соединенным согласно вашим инструкциям, я посоветовал бы вам изменить их. Переменить телеграфиста, быть может, было бы одинаково полезно".
Рука Роберта соскользнула с ключа, и голова со стоном опустилась на аппарат. На что можно было рассчитывать кроме немедленного увольнения?
— Очень скверная история, — сказал телеграфист, принимавший депешу в конторе начальника. — Как это вы умудрились устроить подобную вещь?
— Заведующий заметил справедливо, я оставил соединенным подземный провод, и у меня нет ни малейшего оправдания, — ответил Роберт.
— Придумайте что-нибудь, разве это так трудно?
— Но что?
— Пошлите, например, в управление дороги телеграму вроде: "Аппарат плохо работал, связь была слаба. Испробовал нижний провод, думая, что провода перепутались. Заметил неисправность в батарее, чинил ее, когда пришел экстренный, и не успел разъединить. Какое-нибудь оправдание вроде этих могло бы спасти вас.
— Могло бы, но ведь это была бы ложь.
— Ну, так разделывайтесь сами, как знаете. Спокойной ночи!
Роберт устало ответил:
— Благо арго вас. Спокойной ночи!
Но он не отошел от аппарата. Муки самообвинения за свой проступок постепенно затихали, и он мог спокойнее обдумать все происшедшее.
За свое будущее Роберт не боялся. Он чувствовал, что сумеет пробить себе дорогу, и, к счастью, он был одинок и никто не зависел от него. Но это было его первое серьезное нарушение служебной дисциплины, и, хотя особенной привязанности к Плейпфильду он не чувствовал, все же это было его первое место службы. Он прослужил на нем больше года и имел право рассчитывать на повышение.
