В честь отъезда губернатор приказал устроить салют — стреляли из пушек, из ружей. Берег моря полыхал зеленью. Приветливо проглядывали белые мазанки.
Хемницер и Михаил стояли в рост посреди вместительной лодки.
Лодка быстро преодолела расстояние до судна. Тут друзья крепко обнялись и слез никто не вытирал.
— Когда-то увидимся? — сказал Мишель.
— Чует мое сердце, конец мой в той Турции, все чужое, — откликнулся Хемницер. Он начал подниматься по трапу.
Михаил стоял в лодке, наблюдал, как уменьшается белый парус. Вот он стал похож на крыло чайки, начал таять, таять и исчез из виду.
Михаил опустился на сиденье, подперев рукой голову, с грустью глядел на воду. Завороженный переливчатыми сине-зелеными волнами, он не замечал, с какой силой гребцы налегли на весла.
Волны лениво перекатывались, он чувствовал только тяжелую мощь воды. Когда же повернул голову, чтобы взглянуть на берег, не увидел ни белых мазанок, ни садов — море синее, тяжелое море окружало их со всех сторон.
— Куда мы плывем? Скоро будем на месте? — встревоженно спросил он.
Ему не скоро ответили:
— Миеста — скора.
Взмахи весел стали сильнее. Михаил пристально вгляделся в тех, кто его вез. Что за люди? Двое позади не видны, а те, что впереди — у одного лицо красное, как с похмелья, черты грубые, будто плохо обтесанное дерево, на голове войлочный колпак. Второй — в плаще с капюшоном, из-под которого выглядывали синие щеки и концы черных усов. Миша вздрогнул. Где он его видел?
— Куда вы меня везете? — закричал.
Но те молчали. Не понимали русского языка? Притворялись? Схватив сидящего впереди за плечи, стал трясти.
— Плуты, что вы задумали?
Он колотил по спине, кричал, ругался, но спина оказалась тверже камня. В конце концов затих, обессиленный и опустошенный.
Еще час назад жизнь казалась устойчивой, славной, рассчитанной наперед, и вдруг. (О, это "вдруг" постоянно, как убийца из-за угла, поджидает наших героев в темных переулках жизни!)
Впрочем, на жизнь следует смотреть хоть в какой-то мере философски и даже в таком "вдруг" видеть умышленный поворот судьбы, нашей повелительницы. Быть может, у нее был свой замысел? Только вот какой? Не всякому дано прочесть ее знаки.
Каждый вечер за зелеными столиками в Петербурге, Париже, Варшаве, Вене, Риме собирались по нескольку человек, зажигали свечи, и от их света прыгали длинные тени.
Глубокое молчание, прерываемое лишь короткими односложными словами, воцарялось и в комнатах и уголках залов. Шла карточная игра! Битва азартов, корыстей, самолюбий!
