— Не знаю. Может быть, да, а может быть, нет!
Она часто пеняла ему:
— Вы не умеете просто любить женщину, служить ей. Вам непременно нужен идеал, которому бы она соответствовала.
Господи, да разве требовал он от нее чего-нибудь?
— У тебя на уме только одно, — говорила она. — А для меня главная любовь — живопись, ею я живу. Надо, милый друг, и терпеть. Даже боги терпят. Я не хочу видеть рядом постную физиономию. И пожалуйста, не будь прокурором. Мне говорили, что русские любят напускать на себя важность, мрачно умничают, но я этого не терплю.
Она догадывалась, что ее ученик (слуга, паж) далеко не все ее работы одобряет, хотя молчит.
— Вы хотите, чтобы я забиралась в дебри человеческих душ, чтобы копалась в психологии? В людских горестях? — говорила она. — К чему? Я за несколько сеансов пишу портрет заказчика, в мягкой манере, гладкими мазками — и все остаются довольны, и нет недостатка в заказчиках.
Вновь донеслась с моря та песня, кажется, даже разобрал слова. Неужели русские? Кажется, это давно забытая песня "Ты взойди, взойди, солнце красное…" На сердце кольнуло.
В тот день Михаил с альбомом и кисточкой забрел далеко в бухту, закрытую большими камнями. Пристроившись с альбомом, стал рисовать. Поднял голову и увидел, что за каждым из камней торчит мальчишеская голова. Вездесущие, смелые и в то же время робкие мальчишки сопровождали его ежедневно. Он знал их обычай подсмотреть, что рисует художник, но так как сами, по-видимому, были басурманами, то боялись, вдруг и их лица запечатлеет художник. Это запрещено Кораном, и потому прятались, как только он оборачивался.
— Кыш, любопытный народец, — шуганул он, с завистью и симпатией глядя им вслед.
В альбоме появилась лодка с темной каймой по краям, гребцы в красных рубахах и синих жилетах, Везувий…
Возвращаясь домой, Мишель наткнулся на бело-желтый предмет, наклонился, оказался череп какого-то животного. Были видны глазницы, зубы. Он с отвращением отбросил его в сторону.
А Элизабет в тот час пребывала в русском консульстве, где давали музыкальное представление по опере Паизиелло. Она исполняла партию Нины. Вниманием ее владел гость из Вены, русский посланник, которого ей представили. Дамы сверкали драгоценными украшениями, сияли свечи, хрустали, слышались аплодисменты.
Когда кончилось представление, к ней подошел русский посланник с выражением одобрения и, склонив красивую кудрявую голову, изъяснился в любви к ее искусству со всей любезностью дипломата.
