Из-за туч вышло солнце, и мысли Виже-Лебрен приняли иное направление, а на лице заиграла улыбка. Не может она, молодая еще, красивая женщина, прекрасная художница, быть неудачницей. Ее знают в Европе, она музицирует, недурно поет, танцует, к тому же знает толк в туалетах — все будет прекрасно, только бы перетерпеть эту дорогу!..
Ее, конечно, ждали в Вене, и она там будет, но не лучше ли сейчас погреться на солнышке? Неаполитанский посланник в Версале не раз звал ее в их королевство… Нет, все же сперва Вена, потом Флоренция, Рим, а там и Неаполь…
Ах, как же славно они путешествуют! Как мил Мишель! Несчастлив лишь тот, кто обойден любовью! А обольщать мужчин, юношей, что может быть забавнее? Не скучать же в одиночестве. Мишель — истинный рыцарь, хотя… рыцари никогда, вероятно, не чистили картошку или ее тогда не было? Он чистит, варит кофе, покупает зелень. Особенно трогательно слышать, как утром отправляется на базар, как готовит пищу, даже ее любимый соус, а потом моет посуду, и без грохота, с которым это делала служанка. Какое удовольствие сидеть вечером у камина и смотреть на этого красивого, жаждущего ей угодить человека! И в самом деле: не сделать ли его своим мужем?
Впрочем, когда она прибыла в Вену, мысль эта растаяла, как мороженое у камина… Она не возвратилась к ней и во Флоренции, где они сняли две комнаты на окраине города. С каким азартом взялась Элизабет за устройство дома, как рьяно начала писать!
— Я так соскучилась по кисти, краскам! — говорила она. — А тебе, Мишель, следует взяться за итальянское искусство. Это такое счастье — изучать его.
Мишель часами бродил по музеям, улицам, и скоро у него появились великие знакомцы — Микеланджело, Брунеллески, Рафаэль, Челлини. Невысокий их дом стоял на берегу реки Арно, окутанный цветущей глицинией. Нежно-фиалковые цветы на серых камнях, на серых ветках, как это красиво! Но разве передать это на бумаге, холсте, особенно контраст между водопадом цветов и древними камнями?
В музеях его поразили лица людей Раннего Возрождения. Не много красоты, но какая духовная мощь и простота! Чем-то это напомнило русских художников-самоучек, у тех, конечно, нет мастерства, но в портретах тоже простата и значительность.
Элизабет то и дело возвращалась к любимому Рафаэлю, своему кумиру. Обосновавшись во Флоренции, она сразу обросла поклонниками-художниками. К тому же ее постоянно сопровождал коллекционер, некий маркиз Маринелли. Он не без выспренности рассуждал об искусстве. Мишель скромно молчал. Но постепенно и он стал проявлять себя. Слушая восторги о Боттичелли, заметил:
