Я невольно улыбнулся — она разглядела во мне героя.
Свадьбу сыграли без всяких торжеств и второпях — не до празднеств было, когда половина Города ходила в трауре.
* * *
И вот годы и годы спустя я, изгнанник, обедал в обществе моих женщин. Я возлежал за столом, они сидели. Корнелия Младшая болтала без умолку — она уже второй год ходила в школу и опережала на уроках и по письму, и по счету всех мальчишек и девчонок ее учителя, которые к тому же были старше ее на несколько лет. Осуждающе покачивая головой, она пересказывала глупости и ошибки других школяров, ахала, прижимая ладошки к щекам, и заливалась смехом, сообщая, какие нелепости удавалось прочесть маленьким глупцам, неправильно разобрав слова.
— А потом в перистиле, когда начали биться на деревянных мечах, я заколола Тита! — прыснула Корнелия от смеха. — Знаешь, за что? — Она наклонила голову и лукаво глянула из-под длиннющих ресниц на меня.
— Нет, милая. Как же я могу знать, коли меня там не было…
— Он сказал: хоть ты и считаешь и пишешь лучше меня, но консулом тебе никогда не бывать. Вот что сказал этот Тит, глупый, как кусок дерева.
Я невольно вздохнул. Ах, если бы этот дух и этот ум достались сыну моему Публию! Или Луцию!
— Зато ты сможешь стать матерью консулов, — улыбнулся я, зная, что в тот миг роняю зерно в благодатную почву.
* * *
В этот день боги оказались ко мне милостивы — боль не тревожила меня (впрочем, за обедом, я старался есть как можно. меньше), и мы с Эмилией возлегли на ложе вместе. Приап был милостив ко мне тоже.
* * *
Я должен здесь немного рассказать о своих сыновьях. Мой старший Публий, родившийся через год после битвы при Каннах, долгое время был единственным ребенком в нашей семье. Я почти все время находился в армии и зачастую делил ложе с другими женщинами. Эмилия, родив Публия, долго болела, и мы не знали, будет ли у нас с нею иное потомство, кроме нашего первенца. Когда я отбыл на осаду Капуи, Эмилия оставалась управлять нашим домом и во многом — воспитывать нашего сына. Страх потерять единственного наследника заставил ее сговориться с сенаторами (она была отличным переговорщиком) сделать в будущем нашего сына фламином Юпитера — должность эта не была популярна среди молодых, поскольку не давала возможности продолжить карьеру. Но она же гарантировала, что наш сын не пойдет в армию и не будет воевать. Я не возражал и не пробовал позже переиначить его судьбу: Публий отличался слабым здоровьем, и с восемнадцати лет в собачье время, когда над Римом всходило созвездие Псов, у него начинался сильный, долго непроходивший кашель. Когда ему едва исполнилось двадцать, он сошелся с женщиной на семнадцать лет его старше. Она потеряла мужа в битве при Метавре, овдовев, спешно вышла замуж за старика, чтобы дать отца своим детям — мальчику и девочке. Дети уже выросли, второй муж скончался, и она могла позволить себе молодого любовника и прочие капризы. Я не называю здесь ее имени — дабы не указывать на связь этих двоих. Но Публий так привязался к этой женщине, что наотрез отказывался жениться на девушке, способной родить ему наследника, хотя мы с Эмилией подыскали ему достойную невесту. Год назад, когда я в последний раз видел его, он, кажется, уже и дни, и ночи проводил в постели, читая книги или пробуя изредка что-то писать. То ли это была обычная лень, ставшая его второй натурой, то ли страсть так изматывала его, что отнимала последние силы. Не знаю, переживет ли он меня. Если переживет, то ненамного. Детей у него нет, и вряд ли будут. Мы с ним как-то завели разговор о наследнике, и он сказал, пускай ему наследует Луций — а если и это не суждено, приемный сын будет носить гордое имя Сципионов Африканских. Меня не оставляет мысль, что если молодого Публия кто и хвалит, то лишь из уважения к моим заслугам. Хотя по натуре он человек хороший — обходительный, образованный, отвечающий благодеянием на благодеяние. Он мог бы стать воистину достойным римлянином, но болезнь надломила его.
