Станция Оять встретила Миронова короткими посвистами паровозов, приглушенным гулом многих человеческих голосов, ржанием лошадей, урчанием моторов; и по этому знакомому шуму Миронов понял: началась выгрузка первых прибывших эшелонов.
* * *
Окраина домов Ояти лежала в тумане. Командир корпуса, сумевший выкроить из коротенькой (от солнца до солнца) светлой ночи всего-то часа полтора на сон, опять вроде почувствовал себя свежим и бодрым и теперь, выйдя во двор, обнесенный тесовыми плахами, расправляя крепкие плечи, потирая ладонями широкую грудь под нательной рубахой, весело крикнул:
— Федор! Воды! Холодной!..
Тело, еще налитое здоровьем (всего-то 42 года), крепостью, силой, просило после сна свежести, бодрости, короткой разминки. Армейская жизнь давно отучила от семейного очага. Теперь его домом чаще всего был военный шатер с набором необходимой складной мебели, небьющейся посуды, где он мог поесть и отдохнуть. Даже уединиться и поговорить с кем-то не было нужных условий. Рядом, поблизости всегда находились люди, и к их тесному соседству он тоже давно привык, как привык к часовым у входа. О семейной жизни давно уже не вспоминал. Да и не задалась она, эта семейная жизнь. В Москве проживала жена, с которой вот уже два года он порвал даже переписку. Знал, что жалуется она по инстанциям в надежде вернуть его или испортить ему карьеру. Да какая у него карьера? Он солдат, не подчинен себе. Жену не осуждал. Любой жене было бы с ним трудно. Характер тоже не мед: порывист, несдержан, пререканий не терпит.
У сруба загремел колодезным журавлем Федор.
— Павел Васильевич, — крикнул адъютант от колодца, — я такой водой не намерен вас поливать. Хо-ло-одная! Насморк схватите…
Миронов сдернул рубаху, кинул на прясло.
— Ле-ей!
Вода была действительно холодной, и от горячего со сна тела сразу пошел парок. Мылся, фыркал от удовольствия, затем долго обтирался грубым, в рубчик, солдатским полотенцем.
— Сейчас чаю крепкого!
— Уже заварил, Павел Васильевич.
— Разгрузка идет?
— Идет. Недавно был генерал Кокорев. Сообщил: вся девяносто восьмая на подходе.
— Добро! Сегодня в Лодейное едем.
Первым к комкору пришел генерал-майор интендантской службы Семенчук. Миронов поглядел на его красные, отекшие веки.
— Совсем не спал?
Семенчук тронул пальцами мешки под глазами:
— Это со сна.
— Все шутишь? Федор, налей ему чаю! Да покрепче.
Генерал повесил фуражку на колышек, вбитый в стену.
— Павел Васильевич, груз пришел интересный. Отписан на наш корпус.
