Запомнился ему и свой. Он лежал неподалеку, упершись ребром панциря в приржавленный рельс. Бакшанов долго стоял над ним, глядя в мертвое лицо, но почему-то особенно поразил его уголок нательной рубашки под завернувшейся гимнастеркой: рубашка была совсем свежая, может быть надетая всего час-полтора назад…
После взятия Олонца, казалось, уже не было никаких помех, чтобы идти дальше к рекам Тулокса и Видлица. Но помехи вдруг оказались. За деревней Новинки головной полк Макарова ушел вперед, но вскоре полк завернули. Потом выяснилось, что финны искусно замаскировали старую дорогу в развилке на протяжении двухсот метров. Сперва они отсекли ее взрывами от новой дороги, сровняли это место, застлали дерном и врыли в землю молодые спиленные деревья. Новая же, оказывается, связывала Олонец с Коткозером.
Впереди роты с одним лишь пистолетом на боку молодцевато шел лейтенант Гаврюков, с одной стороны от него — Егоров и с другой — Осипов. Бакшанов же, хоть и считался временно командиром взвода, шагал в первом ряду и слышал то, чего не могли или не хотели слышать офицеры.
— Ну, и куда же мы сейчас топаем? — довольно громко рассуждал Костя Иванников.
— А тебе не все равно, куда топать? — кто-то ответил за спиной Бакшанова. — Уж лучше топать, чем в болоте лежать.
— Э-э, хрен редьки не слаще! — возразил Иванников. — Если зря топать, можно и ноги стереть по самую сиделку. А я и так маленький.
Рядом засмеялись, хоть и неохотно, но засмеялись. Послышался еще голос:
— Прошли без привала уже десять с лишко́м…
— И все пешком! — подыграл Окутин. — Тебя бы, Костя, под станкач подсунуть или бы под плиту минометную. Что бы ты тогда запел?
— А ничего бы, Роман Иваныч, не запел. Не успел бы. Два раза бы пукнул, и дух из меня вон. Они ведь, черти, жилистые, вроде тебя. А я, можно сказать, недоношенный…
На этот раз смех зазвучал покрепче, повеселее, даже командиры переглянулись. Бакшанов же шел не оглядываясь, только подумал: «Ладно, пусть трепятся».
В его взводе было много крепких, выносливых ребят, на кого он мог положиться, как на самого себя, но особое уважение питал к ефрейтору Окутину Роману Ивановичу. Окутин был женат, имел двух детей. Воевать начал с сорок первого, уже дважды отлежал в госпитале, затем попал в десантную бригаду, которая в сентябре сорок третьего десантировалась на Букринский плацдарм. Туда тогда сбросили две бригады, но вот одному батальону сразу не повезло: часть его погибла в Днепре, часть в окружении немцев, и только 83 человека, получив приказ отойти, вернулись на левый берег. Вот эти-то люди и стали костяком 18-й воздушно-десантной бригады.
