Солнце, вступающее в зенит, разогнало мрачные и тяжкие воспоминания. Сегодня хороший день для охоты! Порыв холодного ветра разбился о каменные стены парапета. Кетт потянул за широкий посеребрённый пояс и пошёл вниз во двор.
* * *
Охота удалась, и пирушка продолжалась далеко за полночь. Когда начало светать, на ноги встало лишь несколько самых закалённых. Тан, устроившись на шапке, спокойно подрёмывала среди кровавых кусков мяса, игнорируя пьяный рёв остальных гостей.
— Подвинься, старый терпуг! — удар кулаком по дубовому столу опрокинул пустую чашу из кованой бронзы. За ней последовал и подсвечник, украшенный рельефами летающих драконов. Свеча, потухнув, сильно обожгла обнажённое запястье Кетта.
Проклятие, которое последовало за этим, звучало зловеще; ещё более пугающим был голос, которым его выкрикнули: пьяный, окрашенный беспомощной злостью. Это был гнев не по поводу опрокинутой чаши и погасшей горящей свечи, но над свалившимися невзгодами. Убийственный, горький, жестокий гнев. Гнев, порождённый и исходящий из глубокой скорби.
Этот крик вывел Тан из дремоты. Столующиеся смолкли. По бронзовому котлу, украшенному бараньими головами, пробежал отблеск света от огня открытого очага, когда седая служанка быстро приблизилась с ним к дубовому столу. От горячего вина вверх, до тёмного деревянного потолка, вздымались пары, источающие ароматы смеси корицы и ванили. Руки женщины заметно дрогнули и затряслись. Хотя она и вскормила Кетта вместо матери, помнила его первые шаги по всему двору и любила как своего сына, теперь она ощущала страх. Поставила котёл перед хозяином так поспешно, что несколько горячих капель расплескалось по столу.
Её испуганный вид разгневал Кетта ещё больше.
— О, все запаршивевшие боги! Не можешь быть осторожней, дьяволица?
Старуха качнулась — сердце сжалось от удара могучего кулака мужчины:
— Прости, господин! Всемогущая Анахит мне свидетель, я сделала это не нарочно!
— Проваливай со своей скурвившейся Анахит! Где она была, когда Тания умирала? Пусть эта сучка с зелёными бельмами лучше обратится к жабам, которые и так видят лучше, чем она. А её зелёные очи пусть вытекут, если она не может ничем помочь! К чему нам такая богиня?
В примолкшем от ужаса зале повисла тишина, внезапно нарушенная двойным громким треском огня, вспыхнувшего вдруг в глубине очага. Его мягкие отсветы пробежали по охотничьим трофеям, блеснув на круглых бронзовых щитах, украшенных рельефными изображениями разных батальных сцен. И над оцепеневшими пирующими возникло вдруг жестокое властное лицо, нечеловеческое, источающее холод, сияющее бледное лицо. Красивое, холодное, белое лицо Анахит, недвижно застывшее и парящее над пиршественным столом.
