— Не устали, значит, мечтать? — Феликс Егорович обернулся в сторону Волокова-отца. — Вы слыхали, Сергей Митрофанович, не устали?
Не переставая барабанить пальцами по столу, Волоков-отец кивнул в ответ головой и наконец заговорил:
— Это хорошо — мечтать. Но о чем? Для науки это очень важный вопрос.
Он помолчал. Положил свою тяжелую ладонь на тетрадку Андрея.
— Не скрою — это похвально, — произнес профессор, показав на тетрадь. Он сухо посмотрел на Андрея. — Вы вторгаетесь во все сферы науки. Вот, в частности. — Он неприятно усмехнулся. — Даже, простите, проблема рака вас не очень смутила. — Опять усмехнулся. — Нет, нет, я вовсе не шучу. Вы утверждаете, что проблема асбеста особо опасна для раковых заболеваний… Любопытно. Весьма. Оказывается, рак — остатки некогда живых существ, существовавших в бескислородной атмосфере. Значит, пишете вы, рак в организме можно уничтожить, создав вокруг него кислородную ловушку. Так ведь?
— Я лишь предположил, — давясь собственным голосом, возразил Андрей.
— Я понимаю, дорогой. Но вам следует знать, что и этот вариант уже рассматривался наукой…
Звон в ушах не прекращался, и когда за столом затихли, а Сергей Волоков вновь принялся разливать чай, Сергей Митрофанович снова стал барабанить пальцами по столу, как-то неприятно, отталкивающе улыбался:
— Вы торопитесь, молодой человек, во всем разобраться. В науке это самый большой грех…
Андрей уже не помнит, с кем и как попрощался. Только одно слово все еще звенело в ушах — «Спасибо».
* * *
Дорогой вспомнилась фраза Петра: «Дилетанты — это воздух, которым мы дышим. — Петр смеялся. — Понимаешь, мы умеем плавать, а вы умеете нырять».
Горели редкие, тускло освещающие аллею фонари. Со стороны детской площадки, отгороженной от аллеи высоким кустарником, доносилось ребячье разноголосье. Значит, время не позднее, понял Андрей. Да и куда ему вообще торопиться?
Впереди шла девушка, вся в белом, спортсменка, что ли.
В кармане плаща была тетрадка, которую ему вернули, пожелав неторопливого упорства.
Андрей уже твердо знал, что никогда не покажет кому-либо свой опус. Идя по бульвару, он ловил себя на этой упрямо возвращающейся к нему мысли, что не отдаст, — вот и все, нечего тут объяснять.
После тридцати человек, конечно, не кончается, его ждет впереди еще много дел и ошибок. Но надо — жить, то есть дышать полной грудью и делать реальное дело, а не разыскивать заросшие бурьяном тропинки, по которым ты лишь мысленно бегал в годы бесплодных юношеских мечтаний. Бери груз по плечу. А в гении — поздно.
