ЭД. Никаких.
ДЖО. У меня такое чувство, что ее нет в живых.
ЭД. Никто из нас, думаю, так никогда и не узнает, жива она или нет.
ДЖО. Марта! Марта! (Вырывает из блокнота листок, складывает его и передает Эду). Вот тебе.
ЭД. Что это?
ДЖО. Стихотворение.
ЭД. Писать стихи в ночь накануне расстрела!
ДЖО. А чем же мне еще заниматься? Мы привыкли работать. Если мы только остановимся, враги нас одолеют.
>Эд хочет развернуть сложенный лист бумаги.
Не читай сейчас. Прочтешь завтра.
ЭД. О чем эти стихи?
ДЖО. Это мое завещание. Можно сказать, моя последняя воля. Спрячь в карман. Прочтешь нашим ребятам, когда будешь проводить митинг в зале профсоюза… Как сейчас на улице?
ЭД. Воздух чист, сияет луна.
ДЖО. Видишь, куда они меня перевели — ни одного окна. Знаешь, я больше месяца не видел ни деревца, ни зеленой травы. Вот уже полгода, как я не видел ни холма, ни ручейка. Я мерз, голодал, а все же земля наша чудесна. Как мне не хочется, чтобы меня отсюда выставляли! Мне бы еще пооколачиваться здесь и поглядеть на всякую всячину. Здоровье-то у меня прекрасное. Честно говоря, Эд, мне совсем не хочется умирать. Не хочется! Чертовски не хочется!
ЭД. Джо, может случиться, что в последние часы ты утратишь твердость духа. Но помни: как бы ты ни держался в последние минуты, это в счет не идет. Это ничто по сравнению со всей твоей жизнью.
ДЖО. В нашей стране, должно быть, тысяч пятьдесят городишек. А сколько я их видел — раз, два, и обчелся. Горы, долины, холмы и так много красивых рек. Как хорошо жить!
ЭД. Я тебе, знаешь, почему говорю, что ты можешь не выдержать… если ты сорвешься, не стыдись. Не думай, что это признак малодушия. Не думай, что ты сник перед лицом смерти.
ДЖО. Эти мысли приходили мне в голову. Я знаю, что могу потерять самообладание. Брошусь наземь, буду упираться, так что меня потащат и прикрутят к стулу. А я стану отбиваться и выть, как зверь. Да, я знаю, что так может быть. Но я не хочу этого. И мучусь — вдруг так случится против моей воли.
ЭД. Если и случится, Джо, в этом нет ничего постыдного.
ДЖО. Они хотели прикончить меня поскорей. И втихомолку, чтоб никто ничего не знал. Молчание — орудие их власти. Но когда меня расстреляют, все будут знать, почему я погиб и как погиб. Я все время твержу себе это. Только об этом думаю. Но как мне выдержать — ведь я буду умирать в полном одиночестве. Рядом — никого. Некому протянуть руку. Некому сказать прощальное слово. Ни одного друга рядом. Как мне выдержать? Ведь я так люблю жизнь, что готов расцеловать ее в обе щеки! Объясни мне все это, Эд Роуэн, времени у меня мало.
